Опасные пути

— Всякого, кто усомнился бы в этом, я пронзил бы своей шпагой! — горячо произнес Лозен.

— Позвольте мне самому заняться своей защитой.

— Прекрасно, но я позволю себе спросить Вас, Ваше величество; должен ли рыцарь держать свое слово, да еще вдвойне, если он — король?

Людовик сделал гневное движение.

— Я знаю, что Вы хотите сказать. Не раздражайте меня, граф Лозен! Вы осмелились следить за мной, Вашим королем; я подозреваю, что Вы были свидетелем… Оставим это. Бойтесь моего гнева!

— Я не боюсь Вашего гнева, Ваше величество… Я думал, что король Франции должен держать свое слово, но оказывается, что я ошибся.

— Что Вы хотите этим сказать? — воскликнул Людовик, пораженный его дерзостью.

— Я хочу сказать, что Вы, Ваше величество, обещали мне пост начальника артиллерии и не дали мне его, — сказал Лозен.

— Да, но я дал Вам это обещание с условием, чтобы Вы держали его в тайне; однако Вы хвастались, говорили, покупали голоса. Не волнуйтесь!.. Я знаю все.

— Вы знаете все? — воскликнул Лозен, не владея больше собой, — но, может быть, Вы кое-что забыли, и я Вам напомню. Вы были расположены ко мне, хотели дать мне это место, но тут вмешалась женщина, а Вы скорее можете устоять перед целой армией, чем перед красивой женщиной. У Вас есть такая же уязвимая пята, как у каждого смертного. Не будет унижением короля Франции, если он сознает свою неправоту и исправит свою ошибку, предоставив своему другу тот пост, который у него отняли бабьи сплетни и низкие интриги!

— Черт возьми! — воскликнул король вне себя, — это чересчур! Это — неслыханная дерзость! Подобные слова никогда еще не раздавались в этих стенах.

— Ваше величество, — проговорил граф с язвительной улыбкой, — Вы забываете времена, когда фронда диктовала здесь свои условия.

Король побледнел, как полотно, ухватился за стол и глухим голосом проговорил:

— Оставьте эту комнату!.. Я — не друг Вам больше.

Лозен отступил на несколько шагов; он весь трясся от бешенства, его глаза налились кровью.

— Хорошо же! — воскликнул он, — теперь мне осталось только одно; сломать свою шпагу, для того, чтобы мне никогда больше не пришла охота служить монарху, который не держит своего слова!

С этими словами граф выхватил из ножен свою богато разукрашенную шпагу и сломал ее над коленом так, что куски со звоном посыпались на пол.

Людовик не мог вымолвить ни слова; ему казалось, что это — сон; он пришел в себя только тогда, когда рукоятка сломанной шпаги коснулась его ноги. Пылая гневом, он подскочил к графу и высоко замахнулся на него тростью, бывшей у него в руке. Но вдруг рука монарха остановилась, и удар не упал на спину графа. Медленно, борясь с самим собой, король отступил назад, его рука опустилась, и, как бы боясь, чтобы проявление гнева, недостойное монарха, снова не овладело им, он быстро подошел к окну и, открыв его, выбросил свою драгоценную трость. Затем Людовик снова подошел к Лозену и, овладев собой, проговорил твердым голосом.

— Я выбросил трость в окно, чтобы не быть вынужденным употребить ее против Вас; никто не должен иметь право сказать, что король Франции поколотил в своей комнате французского дворянина.

Лозен был уничтожен.

Не удостоив его даже взглядом, король прошел мимо и, открыв дверь, крикнул:

— Господин д‘Артаньян.

Вошел капитан личной охраны короля.

— Немедленно отвезите графа Лозена в Бастилию, — проговорил Людовик, указывая на своего бывшего любимца.

Лозен, поклонившись королю, последовал за мушкетером, не выказывая ни малейшего волнения. Никто из присутствующих в другой комнате не поклонился ему.

— Подождите Вы, продажные твари, — пробормотал граф, — когда я вернусь, я припомню Вам Вашу подлость. Вы считаете меня побежденным? Ха, ха, ха! Я знаю короля!

Д‘Артаньян приказал подать экипаж и вместе с графом поехал в тюрьму.

VII Составители ядов

В доме старого Гюэ уже давно не было такого оживления, такой радостной суеты. Прелестной Аманде и не снилось такое счастье, такая радость. Он сдержал свое слово, он вернулся, прижал ее к своему сердцу и не поступил так, как другие. В кратких словах дело было в следующем.

Однажды утром раздался сильный звонок; Аманда, отворив дверь, чуть не упала в обморок от радости: перед ней стоял Ренэ Дамарр, ее Ренэ, которого она так давно не видела, так как он должен был покинуть Париж, когда отец жестоко встретил его признание в любви к Аманде.

Теперь молодые люди сидели у окна и болтали. Молодой юрист с увлечением разъяснял своей возлюбленной закон, по которому родители могут быть принуждены дать согласие на брак своих детей. Его лекция по законоведению была прервана появлением Гюэ.

— Я не буду мешать Вам, дети, — сказал старик, — я только хотел сказать тебе, Аманда, что секретарь, который всегда так поздно возвращался домой и беспокоит тебя своим шумом, выезжает.

— Как хорошо! — сказала Аманда, — это — очень беспокойный жилец. Кто же займет его комнату?