Опасные пути

— Вам, кажется, прописано желе? — сказала маркиза, — я привезла Вам его.

Маркиза обдумала все подробности своего ужасного дела; стакан, в котором было желе, был очень мал, так что в нем не было больше двух ложек. Когда сестра, которая пошла спрашивать доктора, можно ли больному съесть желе на ночь, вернулась с утвердительным ответом, маркиза взяла ложку и совершенно спокойно стала кормить больного. Бенуа с жадностью стал глотать прохладное кушанье.

— О, как вкусно!.. Нельзя ли еще ложечку?

Маркиза дала ему вторую ложку. Кроме нее около больного никого не было. Она не спускала с него взора. Черты Бенуа вдруг изменились, по его телу пробежала дрожь, он откинулся назад и жалобно застонал.

“Годэн нашел то, что нужно”, — сказала себе Мария и поспешно отошла от постели; она не смела оглянуться и подошла к монахиням, раздававшим питье на ночь.

— Пожалуйста, раздайте больным вот это, — и с этими словами Мария вынула из корзины бутыль с морсом.

Монахини с благодарностью приняли морс и стали разливать его в кружки. К морсу не были примешаны ужасные капли Сэн-Круа. Отравленные кушанья не должны были попасть в руки монахинь, чтобы не могло возникнуть какого-нибудь подозрения.

— Бенуа, кажется, спит, — сказала подошедшая сестра Бенинья, — сегодня ему было лучше, а прохладное желе принесло ему пользу.

— Надеюсь, — сказала Мария. — А Шалалиля можно видеть?

— Конечно! Он, наверное, будет спокойнее спать, если Вы протянете ему руку на ночь.

Маркиза подошла к больному. Это был полный мужчина; взоры его добродушных голубых глаз, потускневших от продолжительной болезни, с радостью устремились на маркизу.

— Добрый вечер, — сказал он довольно крепким голосом, — мне сегодня гораздо лучше, чем три дня тому назад.

— Да, я уже слышала об этом, — ответила Мария.

— Я только очень сержусь, что меня кормят каким-то противным супом; вот его как раз несут.

Действительно в это время сестра милосердия принесла суп.

— Я не хочу есть его, — заворчал выздоравливающий, — уберите эту гадость и дайте мне чего-нибудь поосновательнее, для того, чтобы я мог поскорей выбраться отсюда!

Он нетерпеливо отвернулся.

— Кушайте, голубчик, — сказала монахиня, — этот суп принесет Вам пользу. Другого Вам еще нельзя.

— Я уже сказал Вам, что не хочу есть, — продолжал Шалалиль. — Ваши доктора ничего не понимают. Мне надо набираться сил, а Вы кормите меня этой бурдой! Кормите им своих собак, а я есть его не буду!

Он ударил кулаком по одеялу.

— Вот посмотрите, как раскапризничался наш больной, — с улыбкой сказала монахиня, обращаясь к маркизе, — я пойду позову доктора.

Мария удержала монахиню.

— Не надо, сестрица, я попробую уговорить его съесть суп. Ведь доктор еще более раздражит его. Дайте мне тарелку.

Монахиня подала маркизе суп. Шалалиль лежал, повернувшись к Марии спиной.

— Он бывает иногда очень несдержан, — тихо сказала монахиня, — и может выбить у Вас тарелку из рук.

— Что эта черная грешница там шепчет? — раздраженно проговорил Шалалиль, не оборачиваясь.

— Вот видите, он меня и видеть не хочет; я лучше уйду.

— Хорошо, сестрица, я попробую дать ему суп, — сказала Мария.

Упрямец все еще не поворачивался. Монахиня ушла.

Тогда Мария поставила тарелку к себе на колени и внимательно осмотрелась кругом. Все были заняты своим делом, фигура маркизы закрывала тарелку, и ее движения не могли быть заметны другим. Она поспешно вынула из-за пояса бутылочку и капнула несколько капель в суп.

— Что, черная грешница ушла? — спросил Шалалиль.

— Да, Вы ее огорчили своим упрямством, — сказала Мария. Эти монахини очень добры, только под конец надоедают.

— Она заплакала…

— Неужели? — спросил добродушный Шалалиль, — как мне жаль ее!.. — Он немного повернулся. — Надо будет попросить у нее прощения, я не хотел обидеть ее.

— Лучше скушайте поскорее суп, тогда Вы и помиритесь.

Шалалиль сел на кровати и, немного поворчав, проговорил:

— Давайте сюда!

Маркиза подала ему тарелку, и он поспешно стал глотать ненавистный суп. В это время маркиза переменила банки от желе. Она вынула из корзины ту, в которой было отравленное желе, и спрятала ее в карман. Желе из стакана, находившегося в корзине, она незаметно вытрясла в носовой платок.

— Корзина и банки могут остаться тут, — пробормотала она, — все равно ничего не узнают.

Затем она обернулась к Шалалилю, который только что с большим неудовольствием съел последнюю ложку супа.

— Фу, — проворчал он, — съел всю тарелку.

Маркиза хотела заговорить с больным, но его глаза вдруг широко открылись, руки судорожно сжались и он глухо проговорил:

— Мне кажется, я умираю.

Маркиза подошла к постели и смело посмотрела в лицо несчастного, искаженное страхом и болью. Больной замолк и совершенно неподвижно сидел в постели; ужасные капли, казалось, сразу обратили его в мумию.

— Посмотрите, сестрица, — обратилась Мария к возвращавшейся монахине, — наш больной все еще упрямится, он хоть и съел суп, но сидит надувшись и ничего не говорит.

Монахиня пристально посмотрела на больного, напоминавшего собой статую, и прошептала:

— Как он бледен!.. Что с ним случилось? Вы замечаете, как изменилось его лицо?