Опасные пути

Воздух был полон оглушительными звуками труб; тесными рядами ехали на красивых конях всадники в блестящих касках с развевавшимися перьями. Это были шедшие в авангарде королевские гвардейцы, высокомерные, страшные мушкетеры, для которых не было ничего святого и мужество которых было так же поразительно, как и их жестокость. За этими вооруженными всадниками тянулся длинный ряд придворных, поэтов, музыкантов и дипломатов, за которыми ехали две тысячи человек придворной прислуги в блестящих ливреях, шитых золотом и серебром. За ними следовала огромная, тяжелая, украшенная резьбой и позолотой, хрустальная королевская карета, окруженная мушкетерами.

Ехавшие в карете представляли собой красивое и интересное зрелище, которое, однако, могло навести зрителя на игривые мысли. В глубине кареты сидели король Людовик и королева, а против них — герцогиня Орлеанская и Атенаиса де Монтеспан.

Дочь герцога Мортемара быстро подвигалась по опасному пути: она устранила с него королеву, двух герцогинь, трех маркиз и ту единственную женщину, которую действительно любил Людовик — Луизу де Лавальер. Бедная, покинутая Луиза следовала за королевским экипажем в придворной карете с единственной камеристкой, оставшейся верной своей госпоже. Хотя она могла оставаться дома, но сама пожелала непременно принять участие в этом путешествии, чтобы этим начать то искупление, к которому она приговорила себя; самым тяжелым в этом искуплении была необходимость присутствовать при торжестве блестящей маркизы Монтеспан. То обстоятельство, что она была забыта, что ею пренебрегали, не было для герцогини Лавальер ни наказанием, ни унижением: лишившись расположения короля, она ничем более не дорожила.

Граф Лозен ехал верхом возле кареты короля. По временам он обменивался с маркизой Монтеспан взглядами, то вопросительными, то угрожающими, смотря по тому, какого содержания были слухи, которые услужливые друзья спешили довести до сведения этих двух заклятых врагов. Королева смотрела на все это совершенно спокойно и только при взгляде на герцогиню Лавальер из ее груди вырывался легкий вздох. Стоило маркизе Монтеспан чего-нибудь пожелать, как четыре гвардейских офицера, которым дежурство при карете во время путешествия открывало блестящую будущность, уже неслись во весь опор исполнять прихоти фаворитки.

Путь короля был намечен с величайшей точностью. От Парижа до Дюнкирхена было назначено одиннадцать ночлегов. В те города, где останавливался поезд, отправляли вперед роскошную мебель. Музыка, разные представления, триумфальные ворота, депутация наполняли целый день. Завтракали часто в палатках, наскоро раскинутых у самой дороги. Огромный многотысячный поезд останавливался; по одному знаку вся местность превращалась в исполинский лагерь; зажигали костры, около которых хлопотали повара. Если вечер заставал путешественников вблизи города, то в воздух шипя летели ракеты, римские свечи, солнца и огненные колеса, далеко распространявшие яркий свет. Виновником всех этих фейерверков и празднеств являлся король, державный хозяин страны, и веселый шум этих празднеств заглушал проклятия, несшиеся вслед его роскошному поезду: провинции, уже истощенные войной, изнемогали под бременем тяжелых податей, а людей и лошадей, необходимых для королевского поезда, отрывали от работы, которая только одна могла вознаградить жителей за бедствия войны.

В одном из экипажей, следовавших за каретой, ехала дама, лицо которой выражало глубокую грусть. Она часто высовывалась из окна кареты, посылала в известном направлении воздушный поцелуй, сопровождая его веселой улыбкой, и каждый раз сидевшая напротив нее камерфрау произносила одну и ту же фразу:

— Мадемуазель, будьте благоразумны.

Эта дама была стареющей красавицей, боровшейся с неумолимой рукой времени при помощи утонченнейших косметических средств. При всем том умное лицо с тонкими чертами все еще возбуждало интерес. Это была Мария Луиза Орлеанская, принцесса Монпансье, известная под именем “Мадемуазель”, ради любви которой граф Лозен прибегнул к колдовству. Мадемуазель де Монпансье, ничего не подозревая, проглотила питье, приготовленное из крови красавицы Аманды. Но граф Лозен ошибался, думая, что навсегда приобрел любовь принцессы, и полагаясь более на колдовские чары, чем на свои собственные достоинства: принцессе не нужно было никакого любовного зелья, чтобы безумно влюбиться в графа, особенно с тех пор, как обожаемый человек стал выказывать холодность к ней.