Опасные пути

— О, не плачьте! — продолжал аббат, — я знаю, какой страшной паутиной были Вы опутаны; я слышал историю Ваших страданий, слышал, какие мучения Вы испытывали, живя с развратным мужем, и как Вас преследовали Ваши враги. Но я слышал также историю благородных поступков женщины, приносившей себя в жертву несчастным, больным; слышал, что людская ненависть, зависть и злоба постарались превратить освежительное питье, приготовленное для страждущих руками этой женщины, в ядовитую отраву. Я узнал, что несчастный случай унес в могилу того, кому было отдано Ваше сердце, маркиза, набросив на Вас тень ужасного подозрения… Ваше терпение, Ваши несчастия, это господство над Вами темных сил страшно взволновали меня. Прежде, когда я еще не носил этого платья, я был солдатом, сражался под знойным небом Африки, плавал по дальним морям… В моем сердце — огонь, голова полна планов; я наследовал рыцарский дух моих предков, который возмущается при виде несправедливости, который стремится к защите всех угнетаемых. А Вы — угнетаемая, Вас преследуют, Вас поносят, и, однако, Ваша вина вовсе не доказана; между тем Ваши судьи даже не дозволяют Вам оправдаться!

Маркиза смотрела на красавца пылающими глазами; он говорил с таким жаром, что на его щеках выступила краска, руки дрожали; он казался сильно взволнованным.

— Ах, граф! — нежно сказала маркиза, — зачем Вы не остались воином! Вы защитили бы меня с мечом в руке.

— К сожалению я — уже не солдат, маркиза. Желание моего семейства, суровая необходимость, долг, — все принуждало меня принять духовный сан, благодаря чему род Сэн-Жеран мог надеяться иметь в своей семье церковного духовника. Может быть, я еще украшу свой герб кардинальской шапкой… Но мое сердце осталось верно рыцарским чувствам, и если я уже не могу действовать мечом, то пусть мое слово будет подобно блестящему оружию; пусть оно говорит за Вас, чья судьба возбудила во мне живейший интерес и глубокое сочувствие; чей прекрасный образ я с восторгом вижу сегодня в первый раз… образ, одухотворенный слезами горя, успокоенный миром, царящим под этими сводами. Но разве Вы должны остаться здесь навсегда? Я спешу теперь в Рим и поговорю о Вас, о Ваших попранных правах у святого престола.

— Может быть, было бы лучше, если бы Вы избегали меня, — сказала Мария, бросая на него один из тех взглядов, перед которыми не многие могли устоять. — Вы слишком ревностно для духовной особы защищаете женщину…

— Не продолжайте! Я должен был видеть Вас! Ради этого я направил свой путь через Льеж. Я видел Вас… О, как я несчастен!..

Кровь бурно билась в жилах Марии; она протянула сквозь решетку свою прекрасную руку, а аббат тотчас же схватил ее и запечатлел на ней страстный поцелуй.

— Неужели я вижу Вас в последний раз? — прошептал он.

— Но, подумайте, ведь это — монастырь!

— Не могу ли я еще раз поговорить с Вами?

— Можете. О, верьте мне, Вы сегодня сделали меня счастливой, доказав мне, что еще есть сердца, сочувствующие несчастной женщине.

— Когда же я опять увижу Вас? — спросил аббат, крепко сжимая ее руку к своей.

— Приходите завтра, — сказала маркиза, — я скажу настоятельнице, что Вы привезли мне вести от моего мужа, что я хочу дать Вам к нему поручение и письмо. А теперь уходите: молитва кончилась, сюда сейчас придут инокини…

Она снова протянула аббату руку, а он, покрыв ее страстными поцелуями, тихо прошептал:

— Прощай, небесное создание!

Когда Мария отошла от решетки, ее грудь бурно волновалась, в глазах потемнело от прилившей к голове крови; ее рука горела, она еще чувствовала на ней пламенные поцелуи прекрасного священника.

— Он действительно не годится в аббаты, — прошептала она. — О, если бы он был свободен, он защитил бы меня. Как он красив! Дивно красив!

К ней подошла настоятельница.

— Аббат граф Сэн-Жеран привез мне известия от моего мужа, — сказала Мария, целуя руку настоятельницы, — могу я дать ему ответ на письмо? Он придет проститься завтра, в час вечерней молитвы.

Настоятельница молча кивнула головой.

Выйдя из монастыря, Дегрэ прошел дальше, по дороге в лес, а потом тихонько свистнул. Из-за кустов немедленно выглянули головы его сообщников.

— Ну? — спросил Сиар, выходя на дорогу.

— Сегодня я еще ничего не добился, — ответил сержант, — но завтра нам необходимо опять быть здесь.

* * *

Мария Бренвилье провела в своей келье беспокойную, мучительную ночь. Прекрасный аббат стоял перед ней, как живой; во сне она обнимала его трепещущими, горячими руками. Потом ей показалось, что она поднимается на воздух, перелетает через стены монастыря и опускается на землю в лесу. Является аббат, но вместо его прекрасной головы на его плечах череп мертвеца. Из-под земли выскакивает Сэн-Круа и отталкивает аббата; он хочет привлечь Марию к себе, но является Камилл Териа и убивает его. Оба исчезают, и маркиза снова видит себя в объятиях аббата.

Только утро освободило ее от власти этих образов. Звонили к ранней обедне. Маркиза была так расстроена и рассеяна, что настоятельница спросила ее:

— Разве ты получила дурные вести, Мария?