Опасные связи. Зима красоты

После бурной ночи, в течение которой я не сомкнул глаз; после того, как меня пожирали приступы неистового страстного пыла, сменявшиеся полным упадком всех душевных сил, я прибегаю к вам, сударыня, в поисках столь нужного мне покоя, которого, впрочем, я еще не надеюсь обрести. И правда, положение, в котором я сейчас пишу вам, более чем когда-либо убеждает меня во всемогуществе любви. Мне трудно владеть собою настолько, чтобы привести мои мысли хоть в некоторый порядок, и я уже сейчас предвижу, что еще до окончания этого письма вынужден буду его прервать. Как! Неужели я не могу надеяться, что вы когда-нибудь разделите смятение, обуревающее меня в настоящий миг! Смею, однако, думать, что, если бы оно было вам знакомо, вы не остались бы к нему нечувствительны. Поверьте, сударыня, холодное спокойствие, сон души, являющийся подобием смерти, — все это не есть путь к счастью; только живые страсти ведут к нему, и, несмотря на муки, которые я из-за вас испытываю, я могу без колебаний утверждать, что в настоящее мгновение я счастливее вас. Напрасно угнетаете вы меня своей беспощадной суровостью — она не мешает мне всецело отдаваться любви и забывать в любовном исступлении отчаяние, в которое вы меня ввергаете. Вот чем пытаюсь я отомстить вам за изгнание, на которое вы меня осудили. Ни разу еще за письмом к вам не испытывал я такой радости, ни разу это занятие не сопровождалось чувством столь сладостным и вместе с тем столь пылким: я дышу воздухом, полным сладострастия; даже стол, на котором я вам пишу, впервые для этого употребленный, превращается для меня в священный алтарь любви. Насколько прекраснее становится он в моих глазах: ведь на нем начертал я клятву вечной любви к вам! Простите, молю вас, беспорядочность моих чувств. Может быть, мне следовало бы менее предаваться восторгам, не разделяемым вами; на мгновение я вынужден покинуть вас, чтобы рассеять опьянение, с которым я уже не могу совладать, — так усиливается оно с каждым мгновением.

Возвращаюсь к вам, сударыня, и, разумеется, возвращаюсь все с тем же пылом. Однако ощущение счастья покинуло меня — его сменило ощущение жестоких лишений. Для чего мне говорить вам о моих чувствах, если тщетно я ищу каких-либо средств убедить вас? После стольких многократных усилий я начинаю слабеть. Если в памяти моей продолжают возникать любовные образы, то тем живее ощущаю я горечь их утраты. Единственное прибежище мое — ваша снисходительность, и в данную минуту я слишком хорошо чувствую, насколько она мне нужна, чтобы дерзать на нее надеяться. И, однако, никогда моя любовь не была более почтительной, никогда она не была менее оскорбительной для ваших чувств. Она — смею сказать — такова, что даже самая суровая добродетель не должна была бы ее опасаться. Но сам я боюсь занимать вас больше страданиями, которые испытываю. Когда знаешь с уверенностью, что существо, вызвавшее твои терзания, не разделяет их, не надо хотя бы злоупотреблять его добротой, а ведь так и было бы, если бы я потратил еще больше времени, рисуя вам эту скорбную картину. Сейчас я отниму его у вас лишь столько, сколько понадобится на то, чтобы умолять вас ответить мне и никогда не сомневаться в подлинности моих чувств.

Написано из П***, помечено Парижем, 30 августа 17…

Письмо 49

От Сесили Воланж к кавалеру Дансени

Я не ветреница и не обманщица, сударь, но достаточно было, чтобы мне разъяснили мои чувства, и я тотчас же поняла необходимость их изменить! Я дала в этом обет Богу, а затем я принесу в жертву ему и мои чувства к вам, которые из-за вашего духовного звания становятся еще преступнее. Я отлично чувствую, как мне это будет больно, и не стану скрывать, что с позавчерашнего дня плачу всякий раз, как о вас думаю. Но я надеюсь, что милосердный Бог пошлет мне нужные силы, чтобы вас забыть, ибо я молю его об этом и утром и вечером. Я даже жду от вашей дружбы и порядочности, что вы не станете пытаться поколебать благое решение, которое мне внушили и в котором я стараюсь оставаться непреклонной. В соответствии с этим я прошу вас быть столь любезным и больше мне не писать, тем более что — предупреждаю заранее — отвечать я вам не буду, и вы только принудите меня сообщить обо всем маме, а это уж совсем лишит меня удовольствия видеть вас.

Это не помешает мне сохранить к вам всю привязанность, какую можно питать, не делая ничего дурного, и я всей душой желаю вам всяческого счастья. Я отлично чувствую, что вы уже не станете любить меня так, как раньше, и что, может быть, вы вскоре полюбите другую больше, чем меня. Но это будет только лишней карой за проступок, который я совершила, отдав вам мое сердце, которое я должна отдать лишь Богу и моему мужу, когда я выйду замуж. Надеюсь, что милосердие Божие сжалится над моей слабостью и на мою долю выпадут лишь такие страдания, какие я в силах буду перенести.

Прощайте, сударь. Могу уверить вас, что, если бы мне позволено было любить кого-нибудь, я любила бы только вас. Вот и все, что я могу вам сказать, и, может быть, это даже больше, чем следовало бы.

Из***, 31 августа 17…

Письмо 50