Опасные тайны

Келси усмехнулась, радуясь тому, что приехала в Хайале вместе с Наоми. Возможно, ее радость объяснялась отличной летней погодой, по которой Келси уже успела соскучиться, а возможно, и тем, что она все больше и больше ощущала себя полноправным членом маленького коллектива единомышленников, объединенного общим делом. Так ли, иначе ли, но она чувствовала себя превосходно.

— Я знала, что ты тоже должен быть здесь, но не видела тебя на утренней тренировке.

— Я всего лишь час как приехал, — пояснил Гейб. — Как тебе нравится Майами?

— Наши конюхи ворчат, что им всю ночь не давала спать ружейная пальба. Вчера я гуляла по побережью, и мне неожиданно пришло в голову, что я, должно быть, стала взрослой: прежде мне обязательно захотелось бы нацепить роликовые коньки и покататься по дорожкам. Если не считать этого… — Она втянула носом воздух. — Если не считать этого, мне здесь нравится. Отличный парк.

— Скаковики — те, кто живет в мире скачек, — обычно не интересуются окружающим миром.

— Ну, до этого я еще не дошла.

— Ты еще не настоящая лошадница. — Гейб посмотрел на нее сверху вниз. — Во всяком случае — пока.

Келси на всякий случай нахмурилась, не понимая, комплимент это или оскорбление. Но разбираться было некогда — на тренировочном круге появились первые лошади — неудачники, оставшиеся без приза в первой скачке. Победителей, как было известно Келси, сразу же после финиша загоняли в «плевательницу», чтобы взять пробы слюны и мочи на предмет обнаружения запрещенных наркотиков.

Но сейчас она думала только о проигравших, которые устало брели на паддок. Их шкуры потемнели от пота, бока все еще тяжело вздымались, морды были перепачканы грязью, и Келси от души пожалела их. Уж если кобыла Канингема стыдилась того, что на глазах у всех ее ведет по дорожке разряженная в пух и прах кукла Барби, то что говорить об этих беднягах, которые сполна изведали горечь поражения?

— Печально, не правда ли? — пробормотала Келси. — Они похожи на солдат разбитой армии, которые возвращаются с войны домой. Сначала — праздник красок, настоящее представление, в котором они были героями, — и вот, за какие-то две минуты, все кончилось.

— Ну, уж не за пару минут. Жаль, ты пропустила флоридское дерби — вот это было представление. Акробаты, вольтижеры, скачки на верблюдах…

— На верблюдах? Правда?

— Честное слово. Правда, я на них не ставил. Они медленно прошли мимо сараев для хранения упряжи к дальней от трибун прямой главной дорожке. Вот-вот должны были дать старт второй скачке, а Гордость Виргинии был заявлен в третьей, и Келси захотелось увидеть Рено до того, как Моисей «кинет» его в седло. Это стало ее личным суеверием — желать жокею удачи до того, как он выедет из паддока на поле ипподрома.

— Разве ты не будешь сегодня ставить? — спросил Гейб.

— Нет. Я уже выбрала своих фаворитов: Горди будет первым в третьей скачке, а Три Валета — в пятой. — Она остановилась, чтобы купить банку тепловатой «пепси-колы» у старого негра. — У меня теперь новая система.

Гейб принял у нее из рук жестянку, сделал глоток и вернул Келси.

— И на чем основана эта система?

— На чувствах. Я делаю ставки в своем сердце.

— В таком случае ты рискуешь много потерять. Келси пожала плечами.

— Азарт без риска — не азарт.

— Чертовски правильно. А теперь иди сюда. Они были уже почти напротив бокса, в котором стоял Гордость Виргинии, и вокруг было полно народа.

— Отстань, Слейтер! — воскликнула Келси, но он уже поймал ее за «лошадиный хвост», который она пропустила сквозь отверстие в жокейской шапочке.

— Я просто хочу тебя поцеловать. Мы оба рискуем. Келси показалось, что совсем рядом захохотал и заулюлюкал кто-то из конюхов, но уже в следующее мгновение все окружающее перестало для нее существовать.

Она часто вспоминала их самый первый — и единственный — поцелуй и то, как в мгновение ока исчезли все мысли и все звуки. Ей казалось, что это была просто счастливая случайность. Совпадение. Что-то неповторимое.

Оказывается, нет.

Было в поцелуе Гейба нечто такое, отчего ей хотелось подольше не отнимать своих губ, наслаждаясь его вкусом, теплом и крепостью. Губы и язык Гейба двигались так неторопливо, так мучительно медленно, словно в запасе у него были века. И тогда со стоном, который мог означать и покорность, и мольбу, Келси зарылась пальцами в его волосы и прижала к себе голову Гейба, чувствуя, как шум ипподрома отдаляется, превращается в невнятный ропот, исчезает вовсе…

Она нужна мне. Я хочу ее. Это было все, о чем Гейб мог думать в эти минуты. Большую часть своей жизни он чего-то хотел — хотел иметь приличную еду, чистую постель, просто хотел жить без страха. И по мере того как он взрослел, его желания взрослели вместе с ним. Теперь он хотел женщин, власти и — больше всего — денег, которые могли обеспечить ему и то, и другое, и еще многое сверх того.

Но никогда и никого он не жаждал так, как сейчас жаждал ее, единственную. Одну-единственную женщину, одну-единственную ночь с ней. Ради этого Гейб готов был поставить на карту все, что он уже имел.