– Деньги, – поняла Алена и с отвращением оттолкнула руку Батурского. – Ваши проклятые деньги! – зло воскликнула она. – Если бы я не боялась потерять зарплату, которую вы мне платили, я бы вам отказала! Я была бы здорова! Вы уже купили меня один раз, а теперь пытаетесь расплатиться деньгами за мою жизнь! Какой вы!
Алена вскочила со стула и бросилась к выходу. Но Батурский поймал ее за локоть.
– Возьми, глупая. – Глеб Николаевич забрал у Алены черную сумку и принялся впихивать туда сверток. – Ну что я еще могу для тебя сделать? Только это! Ты молодая и крепкая, ты сможешь прожить долго. Езжай за границу, веселись, покупай наряды и бриллианты, занимайся сексом по увлечению, а не из-за боязни потерять работу, забудь о своей болезни и прости меня, прости! Какая была у тебя жизнь? Да никакая. А теперь ты со своим модернизированным носом стала истинной красавицей. Так поживи напоследок в полную силу!
– Правда хороший нос? – со слабой улыбкой спросила Алена.
– Изумительный. С таким шикарным носом никакая болезнь не страшна. Держи свою беременную сумку и покуролесь от души. А я, честное слово, отомщу за тебя и твою загубленную жизнь.
Батурский оглянулся на пистолет, брошенный на огромном директорском столе.
– До свидания, Глеб Николаевич! – негромко сказала Алена.
– Прощай и прости.
Батурский вернулся в свое кресло и с ужасом понял, что боль сейчас нахлынет вновь. И, как назло, строители наверху с удвоенной энергией принялись за свое дело…
…Пряжников сидел понурый и угнетенный. Новость, что возлюбленная Дирли-Ду смертельно больна, потрясла его. Андрей всего лишь собирался со слезами на глазах и комком в горле засадить бойкую девицу в тюрьму за преднамеренное убийство, а Дирли-Ду, оказывается, уже была завербована Вечностью, и в любой момент могла изящно ускользнуть от Пряжникова, умерев.
– Значит, действительно самоубийство? – с недоумением покачал головой Андрей.
– Да! – пылко ответила Дирли-Ду.
– И сколько денег было в свертке?
– О! – вздохнула Дирли-Ду. – Я основательно потрудилась над этой суммой. Но осталось еще очень, очень много!
– Странно, зачем Батурский хранил в кабинете столько наличных денег? Ты ведь писала в дневнике, что он, как цивилизованный человек, пользовался кредитками. Впрочем, это его дело.
– Ты знаешь, а я сейчас уже благодарна Батурскому. Я могла бы прожить восемьдесят лет однообразной, серой жизнью в облике скучной Алены Дмитриевой. А Дирли-Ду горит, как спичка, пусть непродолжительно, но ярко. Я, конечно, не доблестный Данко, и никому не освещаю правильный путь, сгорая, но разве изменить себя, стать именно такой, какой я должна была быть, не доблесть? Мне кажется, Бог сначала меня и задумал яркой, соблазнительной, неповторимой, веселой. Но в последний момент что-то у него не получилось, устал напрягаться, наверное, хандра одолела, и родилась я с необъятным хоботком. Бедность и неблагоприятное окружение сделали свое дело и превратили меня в унылую Алену Дмитриеву. А теперь я очистилась от шелухи и комплексов, и стала Дирли-Ду. Правда! В облике Дирли-Ду я испытала за пару недель больше счастья, чем за всю жизнь в раковине Алены. Я встретила и полюбила тебя. Я полюбила себя – и это даже главнее…
– Мой бедный Дирлик! – воскликнул чувствительный сыщик. – Ты, вообще, как? Ничего не болит? А я, жестокий, каждую ночь измываюсь над тобой в постели. Ты, наверное, устаешь от наших упражнений?
– Ничего я не устаю! – возмутилась Дирли-Ду. – Только не вздумай меня жалеть! Не смей! Не надо ставить на мне клеймо смертника. Все остается по-прежнему.
– А сколько у тебя осталось долларов? – небрежно осведомился Андрей. – Может, нам следует быстренько пожениться, пока ты все не истратила? Я буду гораздо эффективнее распоряжаться наследством Батурского.
– Ох, какой негодяй!
Некоторые предметы обихода очень удачно оказались под рукой Дирли-Ду. Андрей ловко увернулся от банки из-под пива, журнала, альбома фотографий. А диванная подушка угодила ему в ухо.
– Для измученной СПИДом девицы ты чересчур энергична, – заметил он. – Будем мириться? Обожаю тебя.
За пару ничтожно коротких дней Валера проделал титаническую работу.