Опасные удовольствия

Колин округлил глаза и замер. Сначала ей было приятно поразить его, вывести из равновесия, точно так как он вывел из равновесия ее, доказать: я тоже наблюдательна, мистер Эверси. Потом его лицо исказила гримаса. Потрясение? Стыд? Затем оно снова стало непроницаемым.

Несколько мгновений он стоял, потом, ни слова не говоря, сел на стул и стал стягивать сапог.

Прошла почти минута, но сапог так и оставался у него на ноге. Колин Эверси бросил взгляд на Мэдлин и продолжал стягивать сапог.

Какой-то рефлекс, порожденный нетерпением и старыми воспоминаниями, заставил Мэдлин опуститься на колени, обхватить обеими руками сапог и потянуть его.

На мгновение оба замерли.

Потом Мэдлин медленно подняла голову, встретились взглядом с парой сверкающих зеленых глаз, увидели вызывающе выгнутую бровь, но не произнесла ни слова.

И лишь потом Колин Эверси очень медленно выпрямил ногу. Мэдлин едва сдержала улыбку; он напоминал человека, который протягивает руку к подозрительной, живо реагирующей на все собаке, чтобы она ее обнюхала. Мэдлин сильно потянула сапог, зная, как плотно он облегает ногу и как его снять. Скоро он оказался в ее руках, и она отставила его в сторону. Колин осторожно протянул ей вторую ногу, и вскоре второй сапог оказался в руках Мэдлин.

Как только сапоги были сняты, она выстроила их в линию, чтобы полюбоваться выполненной работой. Затем подняла глаза на Колина. Он смотрел на большой черный горшок, висевший на стене напротив него. Сжатие челюсти, легкий румянец на скулах, явно не от напряжения. Неужели он стыдился того, что принял ее помощь и она стала свидетелем его уязвимости? Возможно, он пытался бороться с воспоминаниями о том, что был закован в кандалы.

О безмятежности, с которой Колин Эверси пребывал в тюрьме, слагали легенды. Если верить газетам, он сыпал остротами, словно великодушный король, который разбрасывал монеты крестьянам, А англичане обожают лихих преступников, которым незнакомо уныние.

Впервые Мэдлин задумалась, чего стоило Колину это щегольство. «Я знаю, это не шутка», – подумал он.

Мэдлин ждала, не желая торопить его. Колин вздохнул, поспешно закатал штаны до колена сначала на одной ноге, потом – на второй и положил руки на колени.

Он сделал еще один вздох и наклонился, чтобы снять чулки, медленно, осторожно, сначала один чулок, потом второй.

Мэдлин почувствовала странное покалывание вдоль позвоночника, увидев его обнаженные икры. Слишком поздно она поняла, что Колин Эверси в конце концов взял над ней верх.

Она уставилась на его ноги, и жар охватил ее плечи, шею и щеки. Господи, но ведь это просто ноги. Они есть у каждого мужчины, не считая инвалидов, потерявших одну ногу. У Колина были длинные лодыжки, которые переходили в выпуклость твердых икр, покрытых курчавыми черными волосами. На одной голени виднелся рубец с неровными краями. За этим явно крылась какая-то история. У мужчин всегда хватает шрамов и историй. Мэдлин слегка нахмурилась, глядя на эти, бесспорно, красивые икры ног, ругая себя за проявление слабости. Всколыхнувшиеся чувства напомнили ей, что она все-таки женщина. Причиной ее неровного дыхания и горящих щек были не только голые мужские ноги. Что-то в этой неловкой, по-домашнему интимной ситуации, в заботе о ком-то, в знании того, что у него есть шрам, горьковато-сладкой болью отозвалось где-то под ребрами.

Мэдлин не осмелилась поднять глаза на Колина, потому что видела, что он все понял.

Она увидела бледно-голубые дорожки вен, бегущих по ноге, и сосредоточила внимание на них. Но потом представила себе, как ее взгляд скользит от икры вверх к внутренней шелковистой поверхности бедра, где хорошо развиты мышцы, потому что половину жизни он провел верхом на лошади.

На каждой лодыжке была стерта кожа шириной с кольцо кандалов. Без лечения раны начнут сочиться, произойдет заражение, и Колин заболеет. Понятно, что его повесили бы задолго до того, как воспалились бы эти раны, поэтому никто бы даже не подумал посмотреть, что там творится под кандалами. Но если он выдержит поиски, за которые они взялись, напоминание о том, что он был в тюрьме, останется с ним на всю жизнь: две стертые полосы на лодыжке. Возможно, даже шрамы.

Мэдлин попыталась снять крышку с жестянки с банки. Она не проронила ни слова, делала свое дело, чтобы больше не конфузить его и чтобы успокоить собственные эмоции. Но руки немного дрожали.

– Ваш шейный платок, – произнесла Мэдлин.

– Мой платок…

Колин потянулся через стол и выудил из узла с вещами мягкий белый квадрат шелка, расправил его и, помогая себе зубами и пальцами, разорвал его на две полоски. Участвуя в войне, он имел представление о том, как накладывать повязки. Два куска шелка он передал Мэдлин, как два белых флага капитуляции.

Открыв банку с мазью, Мэдлин увидела там отпечатки других пальцев. Она зацепила приличное количество мази, вздохнула и легкими движениями принялась смазывать его истертые лодыжки.