Опасный беглец. Пламя гнева

«ПЕРЕВОЖУ ПЯТЬСОТ ГУЛЬДЕНОВ. СКОРО ПРИШЛЮ ЕЩЁ. МУЖАЙСЯ ДОРОГАЯ, ЦЕЛУЮ ТВОЙ ЭДВАРД».

«Моя книга выйдет, Эвердина!.. Это будет удар грома, который дрожью отзовётся по всей стране».

Глава тридцать шестая «МАКС ХАВЕЛААРр»

В мае 1860 года в Амстердаме вышла книга: «Макс Хавелаар, или Кофейные аукционы Нидерландского Торгового общества». Это — было как удар грома, который отозвался по всей стране.

Голландии бросили в лицо обвинение в разбое.

Все знали о том, что кофе везут с Явы, какао — с Суматры, гвоздику — с Целебеса. Все знали, что великолепные дома на Роттердамской набережной, нарядные виллы в окрестностях Амстердама, новые паровые суда в порту — всё это создано и построено на доходы с кофейной и сахарной торговли. И вот нашёлся человек, который сказал: «Это разбой. Каждый мешок кофейных зёрен — это обездоленная семья. Каждый ящик сахара — умирающие дети».

— Неужели это правда? — ужасались люди, никогда не бывавшие в колониях. — Может быть, автор всё это выдумал?

Пятьсот экземпляров книги разошлись с молниеносной, невиданной для Голландии быстротой.

Ван-Леннеп плохо рассчитал.

Вместо «осторожного предупреждения людям избранным и образованным», книга превратилась во всенародное позорище для его родной страны.

Между Фрисландией и Шельдой
Лежит пиратская страна!..

Иностранные газеты забили тревогу. Вот как получают голландцы своё какао!.. Бельгия забывала о своём Конго, французы — об Индокитае, англичане — о своей Британской Индии. Печать Лондона, Парижа, Брюсселя подняла шум. Голландия, страна сыров и сельдей, недаром выходит на первое место по какао и сахару. Вот как обращаются голландцы с населением своих островов!

Книга дошла до Явы, и в Батавии, Сурабайе,[60] Джакарте уже пели эту песню.

Между Фрисландией и Шельдой
Лежит пиратская страна!..

«Действительно ли малайцы, яванцы, сунданцы в наших колониях подвергаются столь жестокому обращению, или это измышления автора книги?» — запрашивали в голландском парламенте.

Кто же он был, автор книги, этот неизвестный человек, спрятавшийся за странным именем, этот Мультатули, который смело заговорил о том, о чём молчали все?

Говорят, он сам служил в Индонезии. И как раз в том самом Лебаке, о котором он пишет.

Что за странное название для книги: «Макс Хавелаар»! Это значит: Макс нищий. Говорят, автор сам был нищий, когда писал эту книгу.

— Кто станет слушать такого человека? — волновались купцы. — Кто поддержит этого сумасбродного Деккера? Его выгнали со службы в колониях. От него отказались его собственные родные. Его книгу больше не будут печатать.

Эдвард не мог пройти по улице, на него оборачивались. На Эвердину показывали пальцами: про неё тоже было написано в книге. Но там она называлась Тиной.

А Дроогштоппель? Кого автор осмеял под фамилией Дроогштоппеля?

— Не меня!.. И не меня! — открещивались амстердамские купцы.

Один Дроогштоппель даже отозвался — напечатал в газете возмущённое письмо: как можно так издеваться над отечественной торговлей!

— Нет, нет, этого человека никто не поддержит. Он одинок! — утешали себя кофейные торговцы.

Они ошибались. Эдвард не был одинок. Его книгу читали. Она воздействовала на умы. Её читали студенты, молодёжь, рабочие в доках, грузчики в порту. Слава, настоящая народная слава пришла к Эдварду. Его останавливали на улице. Ему писали письма. Его подстерегали под дверьми, просили у него книгу.

«Макса Хавелаара» у самого Эдварда не было.

Пятьсот экземпляров разошлись, и новых издательство больше не выпускало.

— Пока я жив, мои богатые соотечественники могут быть спокойны, — сказал Ван-Леннеп. — Больше ни одного экземпляра книжки в свет не выйдет.

Глава тридцать седьмая СОРОК ГУЛЬДЕНОВ ЗА КНИГУ

— Помнишь, в Гааге?

— Да, в Гааге, — сказала Эвердина.

— Я получил твою телеграмму в двенадцать часов ночи: «Эду серьёзно болен, дифтерит, врач опасается самого худшего». У меня не было ни стюбера… Я писал тогда свои «Идеи»… У меня было много идей и мало денег… Я пошёл по городу собирать деньги, чтобы поехать к вам. В Гааге у меня было много знакомых и ни одного друга… Я стучался к почти чужим людям в первом часу ночи. Многие готовы были выругать меня, но, увидев моё лицо, молчали. Кое-где мне отвечали, что хозяин ещё в пивной, и я ходил ночью, усталый, по пивным, чтобы достать ещё два-три гульдена. Кое-где мне вовсе не открывали дверей… Всё-таки я набрал нужную сумму и утром сел в поезд…

— А в поезде ты встретил бродячих музыкантов, которые ехали из Гааги без гроша, и отдал им половину денег, — сказала Эвердина.

— Как можно было сделать иначе, Эвердина? Они хотели продать свою скрипку, чтобы пообедать.

— Ты был так горяч всегда, Эдвард, и так неосторожен! — сказала Эвердина.

— Должно быть, я слишком долго жил в Индонезии, — сказал Эдвард. Он улыбнулся. — Какой-то я не такой, как все здешние люди. «Не гуляй слишком долго под пальмами», — поётся в песне.

— А раньше? — сказала Эвердина.