Опасный дневник

Случаи побегов весьма участились, как заметил Порошин по распоряжениям, поступавшим из канцелярии Украинской дивизии. Например, у полковника Черниговского полка Милорадовича бежало трое крепостных его людей — повар Федор, парикмахер Василий и кучер Гаврила, — и будто бы пристали они не то к гайдамакам, не то к запорожцам. Беглых велено искать и по изловлении вернуть господину. В приказе напоминалось также, что государыня строжайше запретила принимать в армию беглых крестьян, пусть бы и нужда в пополнении бывала, а брать только добрых людей, от помещиков отнюдь не скрывающихся.

«Если доберутся к запорожцам, их там не выдадут», — подумал Порошин, дочитывая бумагу.

При помощи русских полков поляки справились с повстанцами. Их вожди Гонта и Железняк попали в плен. Железняка судил русский суд, его наказали плетьми и отправили в Сибирь. Но в Ахтырке Железняк бежал от конвойных, однако был пойман и позже сидел в московской тюрьме. Ивана Гонту судили в Польше, и Потоцкий жестоко ему отомстил за Умань: сначала с него содрали кожу, потом отрубили поочередно руки и ноги, затем вырвали сердце, а тело разрубили на четыре части, четвертовали. Захваченных в плен гайдамаков поляки сотнями вешали во Львове и Каменец-Подольске.

Зверская расправа с побежденными в этой схватке повстанцами осталась в народной памяти. Рассказы о том, как польская шляхта убивала пленных гайдамаков, ходили между солдатами, и говорившие, как водится, ссылались на очевидцев.

Порошин слыхивал эти печальные повести. Под окнами его квартиры заезжий казак рассказывал писарям. — Да був я раз у Монастирищи: а за Монастирищем есть ями глибокии; то я став да й дивлюсь: шо б се за ями були? Коли ж иде старий чоловик.

— Дидусю! — кажу, — що оце за ями таки?

— А ти, — каже, — хиба не тутешний?

— Ни, — кажу, — я здалека, аж из Чигиринского повиту. — Оце ж, — каже, — ваши Чигиринские гайдамаки лежать. Тут их порубано аж девятьсот; и як навалили землею, то кровь из ям свистела в гору заввишки с чоловика! — Так-таки девятьсот? — спросил один из слушателей.

— А може, и тыща, кто их знает? Да сколько ни побили, а все казаков боялись. Писля гайдамаччини, як уже ляхи стали знов правити Вкраиною, то було на десять хат один ниж и одна сокира: боялись, щоб знов народ не збунтовавсь. Оце ввийде жовнир у хату: «А ти, мужику, схизматику! У тебя два ножи, галган, гайдамака!» Визьме — и пропало.

2

Офицерам и солдатам, служившим на юге России, было видно, что война приближается, — пограничные стычки учащались, перебежчики приносили сведения о подходе турецких войск, о заготовках фуража и продовольствия. Но для сановного Петербурга известия о войне явились неожиданными — ее не ждали, к ней не готовились. Формального объявления войны турки еще не прислали, но в Стамбуле русского посла Алексея Обрезкова они заключили в Семибашенный замок, после чего дожидаться бумажных уведомлений стало бессмысленно.

Так и рассудила императрица, поспешившая возгласить: «На начинающего бог! Бог же видит, что не я зачала; не первый раз России побеждать врагов…»

Русскому послу в Англии, графу Ивану Григорьевичу Чернышеву, своему старинному другу, она сообщала:

«Туркам с французами заблагорассудилось разбудить кота, который спал; я сей кот, который им обещает дать себя знать, дабы память не скоро исчезла. Я нахожу, что мы освободились от большой тяжести, давящей воображение, когда развязались с мирным договором; надобно было тысячи задабриваний, сделок и пустых глупостей, чтобы не давать туркам кричать. Теперь я развязана, могу делать все, что мне позволяют средства, а у России, вы знаете, средства не маленькие, и Екатерина II иногда строит всякого рода испанские замки; и вот ничто ее не стесняет, и вот разбудили спящего кота, и вот он бросится за мышами, и вот вы кой-что увидите, и вот об нас будут говорить, и вот мы зададим звон, какого не ожидали, и вот турки будут побиты».

На самом деле все обстояло не столь благополучно, и не понадобилось много времени, чтобы в этом убедиться. К тому же против Барской конфедерации в Польше уже были направлены войска, и открытие второго фронта на юге требовало от страны крайнего напряжения.

Четвертого ноября 1768 года Екатерина созвала Военный совет, членами которого назначила девять вельмож: графа Кирилла Разумовского, братьев Паниных — Никиту и Петра, князей Голицыных — Александра Михайловича, генерал-аншефа, и Александра Михайловича же, вице-канцлера, графа Захара Чернышева, графа Григория Орлова, князей Волконского и Вяземского. Императрица предложила Совету на рассуждение: какой образ войны выбрать, где назначить сборное место войскам и какие взять предосторожности на границах России?

Совет определил по нескольку полков для защиты границ со сторон Смоленской, Эстляндской, Лифляндской, Астраханской, Оренбургской, сборным местом для войск против турок назвал Киев, а войну решил вести наступательную.