Опасный дневник

— Пользы от романов мало, а вреда много, — возразил Сумароков. — Не спорю, есть и хорошие романы, например, «Телемак» или «Дон Кишот», может быть — еще два-три, что содержат в себе нечто достойное. Но из романа весом в пуд спирту и одного фунта не выйдет!

— Согласен, — сказал Порошин, — есть много плохих романов, но не значит же, что надо все романы отвергать! Есть романы полезные, и греметь против них немилосердно. Чтение разумно писанных романов опорачивать ни малейшей нет причины. Они учат добру, исправляют нравы. В них между звеньями цепи любопытнейших приключений положены бывают наставления и добродетели.

— Ин будь по-вашему, Семен Андреевич, — сказал Сумароков. — Устал я сегодня. Дайте приют горемычному. Я уж на свой Васильевский остров не доберусь на ночь глядя.

— Оставайтесь, Александр Петрович! Сейчас все будет.

Порошин пошел в спальню устраивать нечаянному гостю постель.

4

Вечером того же дня в кабинет Панина постучался Тимофей Иванович Остервальд. Он еще днем попросил разрешения прийти и теперь, уложив спать великого князя, выбрал время для своего доклада обер-гофмейстеру.

Панин в халате на лисьем меху сидел за письменным столом, заваленным бумагами, которые кипами возили ему каждый день из Иностранной коллегии. Он ленился их разбирать, и если советники коллегии, помогавшие ему в делах, несколько дней не приезжали, на столе свободного места совсем не оставалось.

— Садитесь и рассказывайте, что у вас происходило, Тимофей Иванович, — сказал Панин. — Весь день в коллегии маялся.

— Его высочество все исполнял по порядку, — ответил Остервальд. — Только на меня был раздражен и смотрел косо. А как я пошел просить его обедать, он, осердясь, крикнул: «Зачем тебя черт принес? Для чего не пришел ко мне Порошин?» Я государю-цесаревичу доложил, что напрасно он изволит гневаться и что нельзя ему одного Порошина любить и жаловать, остальным это, мол, обидно и они за то ненавидят Порошина. Великий князь сказал, что пусть ненавидят, а он еще больше любить Порошина станет, назло им, и что сам Никита Иванович приказывает Порошину давать всем кавалерам и учителям наставления.

Никита Иванович нахмурился.

— Не было у меня таковых приказов, — процедил он сквозь зубы. — То есть не уступал Порошину власти над всеми комнатными великого князя, это его высочество придумал.

Он постучал пальцами по столу и начальственным голосом отдал распоряжение:

— Впредь чтобы один на один с великим князем никто не оставался. Очень дурно его высочеству так изъясняться, а того хуже, если речи его происходят от чьих-либо внушений.

— Совершенно справедливо изволили заметить, ваше сиятельство, — зашептал Остервальд, — это внушение Порошина. У них с великим князем такой уговор, чтобы только его, Порошина, слушаться. Вчера, например, его высочество утром, после чая, заигрался и на урок мой не шел, а Порошин ему сказал: «Вспомните-ка договор, вы обещали всегда меня слушаться», — и великий князь тотчас пришел в учительную комнату.

— Что ж за уговор такой? — спросил Панин. — Может быть, это и ничего, ежели его высочество при напоминовении об уговоре смирен бывает?

— Так бы совсем ничего, — сказал Остервальд, — но беда вот какая. Порошин велит, чтобы цесаревич только ему одному подчинялся, и все по изволению порошинскому делал, а других, — и ваше сиятельство тоже, простите великодушно, — не слушался. А ведь это куда как далеко завести может!

— Да… может… — повторил Панин.

— Ваше сиятельство, — опять заговорил Остервальд, — я место для постройки дома выбрал на Казанской улице, а средств к тому не имею, и помощи ждать, кроме как от вашего сиятельства, не от кого…

— У меня также денег нет. Надобно вам просить великого князя, он согласится, а я буду предстательствовать за вас у государыни, — сказал Панин. — Не скрою, сударь, однако, что, дело свое сделав, то есть о Порошине доложив, отменно скоро воздаяния требуете… Поспешность такая не всегда бывает уместна. А впрочем — ничего…

Глава 10 Большие маневры

Люблю воинственную живость

Потешных марсовых полей,
Пехотных ратей и коней
Однообразную красивость…

А. Пушкин

1

Весна пришла скорая, славная, восемнадцатого мая Двор покинул Зимний дворец и перебрался в Летний. Однако вольности прогулки великому князю не было: лишь раз-другой он проехал в карете по Петербургу.

Уроки продолжались в обычном роде, но Порошин стал не очень доволен своим воспитанником. Он занимался неохотно, перестал рассказывать о своих играх, ссорился с Куракиным. Увидев, что компаньон трусоват, Павел по вечерам пугал его, выскакивая из-за углов, и заставлял плакать.

Что ж, Порошин был уже достаточно умудрен опытом и знал, что в придворном кругу приливы и отливы расположения высоких особ не редкость. Он твердо решил не огорчаться такими обидами и следовать раз навсегда принятой системе — делать свое дело, быть спокойным, бодрым, не расстраиваться от ядовитых намеков, злых шуток, прямых выпадов со стороны завистников и клеветников.