Опасный искуситель

Она умолкла. Эту часть супружеской жизни ей обсуждать не хотелось.

– Кажется, мы неплохо жили… – она вздохнула, – но подлинного чувства не было. Позже я много думала о том, что, несмотря на затруднения с деньгами, мать и отец были счастливы друг с другом, хотя отец был простым портным.

Она гордо вздернула подбородок и взглянула на него, ожидая увидеть на его лице самодовольную улыбку. Но он изучающе смотрел на нее, мрачно поджав губы.

– Так что, – продолжала она не слишком уверенно, – в конце концов я осознала свою ошибку. Вышло так, что твой новый выбор оказался более удачным, чем мой. – Она поборола в себе гордость. – Ну как, рассказ мой принес тебе удовлетворение?

Он задумчиво оперся о подбородок и покачал головой.

– Я никогда не желал тебе несчастья, Гонорина. Да, ты оскорбила меня, отвергнув мои ухаживания, и больше всего я был оскорблен потому, что знал: ты любила меня. Но я принял путь, уготованный мне Господом, и никогда не хотел, чтобы ты страдала.

Он отвел взгляд.

– Когда ты приезжала повидаться с Флориндой и бывала раз от разу все более раздраженной, я переживал за тебя. Мне казалось, что ты превращаешься в пустую, бесчувственную женщину, и мне было жаль тебя прежней, но я и не подозревал, что в глубине души ты оставалась той, настоящей. – Улыбка озарила его лицо. Он взял ее за руку. – Когда я сейчас увидел тебя вновь, то понял, что смерть мужа как бы освободила тебя, что ты вовсе не переменилась.

Она затаила дыхание. Он гладил ее руку, и в ней вновь пробуждалась безумная надежда.

Он молча рассматривал голубые прожилки на ее ладони.

– Гонорина, я хочу сказать тебе кое-что, но, умоляю, пойми меня правильно. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Я любил Флоринду всем сердцем. Она была женщиной замечательной, и мы очень подходили друг другу. Если бы она не значила для меня так много, я не переживал бы ее утрату так тяжело, рискуя окончательно потерять любовь Корделии.

Он сжал ее руку, поднял на нее глаза. Они горели чувством, тем самым, на которое она уже и не надеялась. Его страстный взгляд почти пугал.

– Но я не переставал любить тебя, вернее, ту женщину, которую знал когда-то.

Она прошептала, забыв обо всем:

– Я всегда любила тебя, Освальд.

Лицо его залила краска, казалось, он вот-вот улыбнется. Но он сосредоточенно нахмурился.

– Дело в том, что пропасть между нами теперь еще больше. У тебя есть положение, достаток, а я… я вынужден был в последнее время полагаться лишь на свою дочь… Но я намерен все теперь изменить.

Он не выпускал ее рук из своих. Неужели он сейчас скажет то, о чем она даже не позволяла себе мечтать? Она затаила дыхание, боясь проронить хоть слово. Сейчас главное – дать ему говорить самому.

Он тяжело вздохнул.

– Да, я решил бросить пить, заняться делами прихода и снова стать настоящим викарием. Но богат я не буду никогда. Богатства я и не искал. У тебя же есть состояние, прекрасный дом, множество влиятельных друзей.

– Но ни один из них не может сделать меня счастливой, – прошептала она. Теперь говорить должна была она, и она ни за что не хотела бы упустить эту возможность. – Я готова оставить все это, если… если ты обнимешь меня и поцелуешь… немедленно.

Он, раскрыв рот, недоверчиво смотрел на нее.

– Гонорина, все не так просто.

– Освальд! – Никогда в жизни она ни о чем не просила, но теперь… Женская интуиция подсказывала ей, что достаточно будет того, что он обнимет ее. – Поцелуешь меня? Один-единственный раз? В память о прошлом?

Он отвел взгляд, и на мгновение ей показалось, что она теряет его. И тут он вновь взглянул на нее, взглянул так пылко, как может смотреть лишь юноша.

– Пропади все пропадом, – пробормотал он и заключил ее в свои объятия.

И прошедших лет словно не было. Они вновь были в саду ее отца, стояли под ивой, чтобы укрыться от всевидящего ока ее матери, и целовались украдкой. Ничто не изменилось.

Нет, изменилось все. Теперь они оба были людьми опытными… даже очень опытными, думала она, когда он целовал ее с той нежной уверенностью, которой у него в молодости не было. И ей это нравилось, очень нравилось.

Прошло несколько долгих мгновений, и он, чуть отодвинувшись, посмотрел на нее, сгорая от желания.

– Я не имею права просить тебя об этом, но, любовь моя…

– Да, – шепнула она, не в силах ждать. – Да, Освальд. На этот раз я выйду за тебя замуж.

Он рассмеялся, и смех его гулко гремел в пустой церкви.

– Ты всегда была слишком смелой, Гонорина. Слава Богу, что что-то в этой жизни остается прежним. – И он вновь наклонился, чтобы поцеловать ее.

А Руфь на витраже, казалось, улыбается, глядя на них.

Оказавшись в своей комнате, Себастьян торопливо оделся, выбрав костюм потеплее. Черт подери, придется идти на поиски миссис Бердсли и преподобного Шалстоуна, их что-то долго нет.

Слишком долго, с горечью подумал он. Если бы миссис Бердсли не настаивала на том, что пойдет искать викария одна, Себастьян не стоял бы тут, кипя от злости из-за того, что возлег с женщиной, у которой не оказалось сердца.