Опасный обольститель

— И после этого вы советуете мне следить за своими манерами? — криво улыбнувшись, спросил Бенедикт.

Улыбка мигом сошла с ее лица.

— Вы имеете в виду наш последний разговор? Я была не права. Простите меня. Бенедикт, — смутилась она.

— Я сам во всем виноват, — покачал он головой. — Примите мои искренние извинения. Вы сегодня очень бледны, Женевьева. Рука все еще болит?

Он пытливо всматривался в ее лицо.

— Нет, уже почти не болит. Сегодня приходил доктор и сказал, что рука идет на поправку и я скоро смогу снять повязку.

— Это просто замечательно. Я очень рад.

— Бенедикт! Что вы делаете? — неожиданно воскликнула Женевьева. Ее бледные щеки залила краска смущения.

— Почему вы покраснели, Женевьева? Вас что-то смущает? Я опять забыл о хороших манерах?

Женевьева посмотрела на него с притворной строгостью, но не выдержала и рассмеялась:

— Отпустите мою руку, Бенедикт. — Женевьева заметила, что гости уже несколько минут внимательно смотрят на них, хотя усиленно делают вид, что полностью поглощены беседой. Именно это и заставило ее покраснеть от смущения.

— Отпустить руку? Но почему?

— На нас все смотрят. Это становится неприлично.

— Ну и пусть. Кому какое до этого дело?

— Зачем давать повод для сплетен и пересудов? — смущенно опустив глаза, спросила Женевьева.

Бенедикт окинул взглядом гостей и выпустил ее руку. Внимание его привлек Уильям Форстер.

— Интересно, что так раздосадовало вашего пасынка, Женевьева? У него такое выражение лица, будто он съел что-то кислое.

Другие джентльмены тоже были явно чем-то расстроены. Скорее всего, их удручало то, что Женевьева предпочла их обществу Бенедикта.

— Почему Форстер так часто бывает у вас? За эту неделю он уже дважды нанес вам визит. И это неспроста. Я думал, что между вами довольно прохладные отношения. Да вы и сами мне об этом говорили, насколько я помню.

— И это действительно так. Он сегодня пришел ко мне, чтобы познакомить со своей невестой и ее матерью. Ему необходимо соблюсти приличия.

У Бенедикта Форстер вызывал неприязнь и отвращение, появлялось желание раздавить его лакированным ботинком, словно мерзкое насекомое. Редкий человек вызывал в нем подобные чувства.

— Он собирается пригласить вас на свадьбу? — подавив отвращение, спросил Бенедикт.

— Да, скорее всего, пригласит, опять же чтобы соблюсти приличия. — Ей вдруг представилось, как она вымученно улыбается и делает вид, что рада за Уильяма. Это хуже, чем его сегодняшний невыносимый визит. Сердце ее мучительно сжалось при мысли о той комедии, которую придется разыгрывать в следующем месяце. — Может быть, я пойду туда с вами, и тогда… Пожалуйста, забудьте о том, что я вам только что сказала. Возможно, в следующем месяце мы вообще не встретимся.

Женевьева покраснела от смущения и тряхнула головой, избегая смотреть Бенедикту в глаза.

— Почему вы решили, что мы не встретимся в следующем месяце? Ведь мы с вами будем свидетелями на свадьбе у Данте и Софии. Мы ведь не можем им отказать в этом.

— Да, не можем.

— Кроме того, скорее всего, этим летом мы будем свидетелями на свадьбе у Пандоры и Руперта. На прошлой неделе они объявили о своей помолвке. Я уверен, у них будет пышная свадьба, на которую они пригласят сотню гостей. И уж конечно нас.

— Неужели? — Во взгляде Женевьевы мелькнула искренняя радость.

— Да. Руперт очень любит Пандору. А она, несомненно, без ума от него. Так что он не упустит случая заявить о своей любви всему лондонскому обществу, устроив пышную свадьбу. Он привык объявлять о каждом своем поступке всем и вся.

Женевьева была искренне рада за своих подруг. Наконец-то они нашли свою любовь. Она мысленно пожелала им счастья и удачи. Но когда вспомнила о том, что, возможно, в следующем месяце между ней и Бенедиктом будет все кончено, опять загрустила. За эти два дня она поняла, как сильно к нему привязалась. Все это время он не выходил у нее из головы.

Женевьева понимала, как это глупо с ее стороны. Но поделать с собой ничего не могла. С каждым днем она привязывалась к Бенедикту все сильнее, и это пугало. Она прекрасно понимала, что он не хочет связывать себя отношениями или даже дружбой ни с одной женщиной. Подавляет в себе любые эмоции. Единственными близкими ему людьми были его друзья Руперт Стерлинг и Данте Карфакс. Но мужская дружба — совершенно другой вопрос, это единственное, что мог себе позволить Бенедикт. Тем более Руперта, Данте и Бенедикта связывали годы, Проведенные на военной службе. Женщины же всего лишь сексуальные объекты, о которых он забывал, как только физическое влечение проходило.

Женевьева вспомнила, что еще совсем недавно была такой же, как Бенедикт. После смерти Джошуа она поклялась, что никогда не свяжет свою жизнь ни с одним мужчиной. Оценила всю прелесть свободы и независимости. Могла делать все, что душе угодно и не бояться неизбежного наказания. Ей не хотелось зависеть от мужчины, ни финансово, ни как-либо еще. Женевьева истосковалась по свободе.

Она тряхнула головой, возвращаясь к реальности, и широко улыбнулась Бенедикту. Но улыбка вышла фальшивой.