Она совсем загрустила. Может быть, стоило подремать, но мешала М'денга, сидящая на носу лодки и сверлившая Лили своим кошмарным взглядом. Лили тихонько вздохнула, и тут Раш обнял ее за плечи и привлек к себе. У него были такие сильные и надежные руки, и пахло от него дорогим одеколоном, а щеки выбриты так гладко, что кажутся атласными… У Лили сладко закружилась голова, она подняла лицо, прикрыв глаза, и их губы встретились в нежном, легком поцелуе.
Все печали ушли прочь, все страхи отправились к крокодилам, и не было больше никого на всем белом свете, только Лили Норвуд и ее Печальный принц.
Он пробежался губами по ее щеке и выдохнул в самое ухо:
— Ты такая красивая… Я тебя хочу!
Никогда в жизни она не слышала таких слов от мужчины. Никогда в жизни ее никто не хотел. Наверное. Она точно не знала, потому что она
— Держитесь за что-нибудь, голубки. Мы входим в протоку. М'денга, держи руль.
Еще несколько минут они шли против течения, а потом лодка ткнулась в шуршащие заросли осоки. Лили забрала рюкзаки и с трудом побрела на берег. Позади нее Фергюсон и М'денга несли Раша.
Болотное ранчо и в самом деле напоминало помесь вигвама и блокгауза. Крыша была из листьев, стены — из толстых бревен. С трех сторон здание окружал частокол из заостренных кольев, окон не было, только узкие бойницы под самой крышей. По крайней мере, ночью Болотное ранчо представляло собой унылое зрелище.
— М'денга идти за лодкой. Надо уезжать дома. Красная Голова придет и узнать, что маса Раш уйти.
— Хорошо-хорошо, иди. Дон меня проводит к берегу по твоему сигналу. Дон, дружище, ты не позволишь нам с Лили перекинуться парой слов?
Фергюсон окинул Раша и Лили красноречивым взглядом и ушел в дом, не сказав ни слова. Если бы Лили не была так занята Джереми Рашем и его словами, сказанными в лодке, она бы заметила, что мистер Фергюсон явно взбешен.
Сильные красивые руки притянули девушку, обняли, взяли в кольцо. Потом Раш осторожно накрыл ладонью ее грудь и улыбнулся, почувствовав, как напрягся под тонкой тканью сосок…
— Джереми, я…
— Ч-ш-ш… Мы как любовники девятнадцатого века. За нами следят, и враг наступает, а времени нет, нет, нет… Поцелуй меня.
— Я…
Долгая пауза. Руки блуждают по телу, бесстыдно и дерзко проникают под одежду, и вот уже принц ласкает ее бедра, живот, ягодицы…
— Джерри, что ты… нельзя же здесь… как мы… как ты…
— Я не импотент, девочка моя. Я инвалид, но я мужчина. Не бойся меня… У тебя атласная кожа.
Впервые в жизни мужчина трогал ее
Он почти грубо схватил ее руку и с силой прижал ее к своему животу… нет, немного ниже… Лили вспыхнула от смущения и яростного, неприличного желания. Одновременно пришел страх.
Она ничего не умеет, она девственница, проклятая девственница, которой невдомек, чего он хочет от нее, этот прекрасный и печальный мужчина. Она дрожит и смущается, касаясь его тела сквозь одежду, — а что с ней будет, когда они окажутся в постели?
Он торопится, потому что тоже боится, сказала вдруг маленькая женщина внутри нее.
У него много лет не было женщины. С тех самых пор, как погибла его жена. Он не уверен в себе, в своей мужской силе, и потому он торопится и боится. Ты должна помочь.
Она была готова помочь, но в этот момент в доме что-то грохнуло, а кусты у берега затрещали. Лили шарахнулась от Раша, а он судорожно вцепился руками в бревно, на котором сидел. Грудь его тяжело вздымалась, лицо поблескивало от пота.
— Клянусь небом, маленькая Лили, это не конец нашего разговора. Я хочу тебя, мой рыжий ангел, так хочу, что едва ли дождусь того момента, когда ты придешь в мою спальню. И тогда — обещаю тебе — ты и не вспомнишь, что я инвалид.
Из дома вышел Дон, не глядя на Лили, подошел к Рашу и легко поднял его на руки.
Во дает, по-детски изумилась другая, прежняя Лили Норвуд. Та, которая только дружила с мальчиками и понятия не имела о горячей темной волне желания, захлестывающей все тело…
Та прежняя Лили искренне восхищалась силой Дона Фергюсона и знать не знала, какая ярость кипит в его душе в эту самую минуту.
Дело в том, что пять минут назад Дон Фергюсон очень отчетливо и обреченно понял, что не может жить без Лили Норвуд. Эта мысль его по очереди напугала, насмешила, расстроила и привела в бешенство. Он ведь прекрасно знал,