Опасный синдром

– Серьезно?– Кларк приподнял брови, и его лоб прочертили несколько продольных складок.

– Серьезнее не бывает. Тридцать шесть черных и пятьдесят два белых друга.

– Вы сейчас явно не о людях.

– О клавишах рояля. Кроме них, у меня никого не было. Да, я играла с Корой, дочерью кухарки. Но она проводила время со мной только потому, что ей приказывала мать.

– Если у вас и в детстве был такой же характер, то я понимаю Кору.

– Да нет же. Дело в том, что я опасалась других детей и взрослых и совершенно не знала, как вести себя с ними. Пока другие дети развлекались на аттракционах в парке и ели бургеры в кафе, я учила ноты. Пока мои сверстники тайком пили пиво на школьных вечеринках и зажимались в темных углах, я играла Бетховена. Всё мое детство и юность занимала музыка.

– Мария, а как в вашу жизнь сумела затесаться Люси?

– Совершенно случайно. Мы познакомились в парке.

Для Люси эта встреча стала судьбоносной, если бы она не произошла, то малыш Адам вряд ли бы появился на свет. Это случилось в ту зиму, когда Мария переехала на Парк-Авеню из родительского дома. Она тяжело перенесла смерть отца и Кейтлин, теряла в весе, перестала идти на контакт со знакомыми, часто плакала и целыми днями играла депрессивные вещи. Джеф сказал, что во всем виновата энергетика дома, и от него нужно избавиться, чтобы жить без якорей прошлого. Мария послушалась. Впрочем, она была в таком состоянии, что сделала бы всё, что бы он ни предложил. Если бы он нагрел руки на этой сделке и лишил ее имущества, она бы даже не заметила. Ей было совершенно всё равно. Все действия она выполняла механически и больше напоминала пустоголовую куклу, чем живого человека.

Джеф нашел совершенно потрясающий пентхаус. Его устраивало хорошее расположение, а Мария была очарована видом, который открывался на ночной Манхэттен, и небольшим садом, разбитым прямо на крыше небоскреба. Этот сад принадлежал только Марии.

Первое время Джеф боялся оставлять Марию одну, следил, чтобы она не забывала есть, чистить зубы и принимать душ, не подходила близко к раскрытым окнам, оставался ночевать с ней. Оберегал, успокаивал, утешал как мог. И сам не ожидал, что однажды зайдет, утешая, так далеко.

Джеф считал, что Марии в ее состоянии просто необходим свежий воздух, поэтому каждый день он тащил Марию в Центральный парк. Потом это вошло в привычку, и Мария каждый день гуляла по парку даже после того, как тоска притупилась.

Обычно она не обращала никакого внимания на окружающих. Наушники в уши и полное погружение в собственные мысли – вот рецепт хорошей прогулки, которому она постоянно следовала. В тот день Мария остановилась, чтобы переключить трек, и увидела ее, Люси. Она стояла, слегка пошатываясь, и неотрывно смотрела на пару лебедей, качающихся на глади озера. Рука, затянутая в коричневую кожаную перчатку, поглаживала живот, вторая цеплялась за ограду моста так, будто девушка боялась упасть. Легкое малиновое пальтишко и тонкий шерстяной ажурный берет не могли защитить ее от промозглой погоды. Холодный ветер беззастенчиво трепал волосы и, несомненно, продувал пальто. Именно одежда не по сезону и привлекла внимание Марии. Только подойдя ближе, она заметила черные потеки туши на лице девушки.

Не особо рассчитывая на ответ, Мария спросила, нужна ли помощь. Незнакомка могла промолчать, огрызнуться или ответить вежливое «нет». Этого было бы достаточно для успокоения совести Марии. Она бы пошла своей дорогой, и через несколько минут и не вспомнила бы о плачущей девушке. Но та уставила на Марию покрасневшие глаза и с горячностью прокричала:

– Он бросил меня! Сволочь! Чтоб ему пусто было. Сказал, делай аборт! А я не хочу!– она громко всхлипнула:– Но придется. Я и себя-то с трудом прокормить могу, не говоря уже о малыше. Так что спасибо, что поинтересовались. Помочь вы мне ничем не сможете.

Обычно Мария проходила мимо чужой беды, ускоряя шаг, чтобы сердце не успела затопить жалость. Она не отдавала бездомным всю наличность из кошелька и не приводила незнакомых расстроенных женщин домой. В этот раз система дала сбой, и Мария сама удивилась, когда с ее губ сорвались слова:

– Ошибаетесь, смогу.

Всю дорогу девушка молчала, хлюпала носом и утирала слезы, всё больше размазывая тушь по лицу. Шла как механическая кукла, такая же, какой была Мария всего месяц назад. Она назвала Марии свое имя, а потом полностью отрешилась, будто происходящее ее абсолютно не волновало. Она не смотрела по сторонам и не понимала, куда идет. Ей сказали идти – и она послушно побрела следом на хлипком поводке надежды. Люси не проявила никакого любопытства, оказавшись в роскошном Левер-Хаусе. Ее не поразило убранство холла и мерцание мрамора в свете массивных хрустальных люстр. Она смотрела вглубь себя и видела только пустоту. В лифте люди оглядывали ее и тут же отводили глаза, будто боялись быть уличенными в любопытстве.

На пороге квартиры Люси встала как вкопанная и, наверное, стояла бы еще долго, если бы Мария не попросила ее разуться и снять пальто. Она осталась в жидком свитерке с растянутыми рукавами и черных тонких брюках.