Опасный возраст

Постепенно, стараясь избавиться от ужаса, вспомнила еще нечто. Вальдек отвез меня домой – сомнению не подлежало. Довел до комнаты, удрызгалась я на сей раз и в тоску впала, ревела ему в жилетку горючими слезами, а он по доброте сердечной сочувствовал мне от всей души.

– Ну не плачь, не плачь, – утешал он. – Не стоит того, не плачь.

Он трогательно отирал мне глаза, и одна искусственная ресница прилипла у него к пальцу. Войдя, я включила всего одну неяркую лампу и вдруг увидела, как Вальдек смотрит на свой палец и с отвращением трет его о брюки – эта ресница походила на мохнатого червяка, Вальдек безуспешно старался избавиться от него – клей держал намертво. А он все тер и тер, и в его самаритянские утешения явственно закралась полная омерзения растерянность. Поклянусь на чем хотите, так и ушел от меня с искусственной ресницей, приклеенной к заду!

Рассмешить меня это рассмешило, но беспокойство насчет белой горячки продолжалось. Постаралась вспомнить, сколько денег осталось в кошельке, самое меньшее семьдесят крон, четырнадцать ставок на бегах, черт побери!

Вальдек позвонил мне на работу.

– Слушай, – робко сомневался он, – я у себя в карманах обнаружил какие-то странные вещи. Дамские перчатки, знаешь, такие длинные, кошелек – не мой, цветная тряпица... Ты ничего не помнишь?

– Естественно, помню – мое шмотье, – обрадовалась я. – Как раз обнаружила, что все посеяла. Слушай, а ты не помнишь случайно лестничную клетку?

Мы сопоставили впечатления. Слава Богу, он тоже видел типа в белом костюме и собирался скрыть сей факт – мысль о белой горячке испугала и его. Ну а поскольку о групповой белой горячке мы не слыхивали, следовательно, белый тип и в самом деле почивал на лестнице. Я успокоилась и даже прекратила допекать Вальдека, где нас черт носил и что за лестничная клетка...

И подумать только, все это произошло из-за глупого замечания Эвы насчет моего старого костюмчика!

* * *

Алиция уехала, остался Торкиль, с которым я подружилась, можно сказать, бессловесно. Теперь уже я начала бывать в Биркероде, только значительно реже и не с матримониальными чувствами, а просто постирать или съесть приготовленный Торкилем обед. Обед Торкиль решительно желал готовить сам, я не вмешивалась, не выдержала только однажды. Поставил в духовку большой великолепный свиной окорок, у меня слюнки потекли, а потому позволила себе робкое замечание, не стоит ли это посолить...

– О, конечно! – обрадовался Торкиль. – Конечно, я забыл про соль!

Разговаривали мы в основном с помощью рисунков. Уплетали обед, на столе лежал большой лист бумаги, рисовать умели оба, Торкиль тоже архитектор, получалось без проблем. Когда я окончательно вымелась с площади Святой Анны и возвращала госпоже фон Розен взятые у нее взаймы вещи, у Торкиля организовала генеральную стирку. Бросила в машину все подряд, и мне удалось окрасить белье госпожи фон Розен в красивый цвет весенней зелени. Покрасилось ровненько, но при виде результатов меня чуть удар не шарахнул. И все из-за одной тряпицы с кресла в зеленый цветочек, откуда же было знать, что цветочки столь ядовиты!

Госпожа фон Розен особа благородная.

– Ах! Я всю жизнь мечтала иметь зеленое белье! – воскликнула она по-французски. – Какой прекрасный цвет!

Мне ее восторг отнюдь не помешал привезти в следующий раз льняные простыни идеально белого цвета...

В какой-то момент, причин абсолютно не помню, я перебралась работать в филиал мастерской на Кобмагергаде. Именно там, на противоположной стороне улицы, Лысый Коротышка в шляпе вел свою коварную торговлю. Я встречалась с ним в магазине, где мы оба покупали бутерброды на второй завтрак, обменивались впечатлениями насчет скачек. На Кобмагергаде работал и Бородатый.

Оле Мартенсен, или Бородатый из «Крокодила», тоже подлинный, до такой степени, что приходил ко мне в гости в Варшаве, где проводил отпуск вместе со своей актуальной пассией Марианн. Я пригласила соответствующее общество – Эву с Тадеушем, но Тадеуш говорил только по-французски и по-испански, а Оле и Марианн – по-датски и по-английски, поэтому еще я пригласила Зосю, не приятельницу Алиции, а мою служебную соперницу, говорившую по-английски, Войтек говорил по-немецки, а вот китайца, к сожалению, не нашлось, поэтому в качестве Вавилонской башни мой дом забраковали. Датские впечатления и привычки вогнали меня в экономию: испекла гуся и пренебрегла остальным. Все упились в лоск, Войтек отвез иностранных гостей, а Зося уселась на бордюре тротуара около моего дома, возжелав провести здесь остаток жизни, очень уж тут пришлось ей по вкусу; понятия не имею, куда и как добрались Тадеуш с Эвой и Янка с Донатом, само собой, они тоже были у нас. Ну и заключаю: это – отступление, конечно же, в весьма отдаленное будущее.

Оле мне запомнился тем, что отпуск провел в Тунисе...