Опасный возраст

Я продолжал играть в баскетбол, начиная наконец-то попадать в кольца. Дэн орал на каждой игре как псих, а в последнее время стал в конце сдирать с себя майку и размахивать ею над головой. И Алина была рядом, став главной частью моего мира. Жить вдруг оказалось на удивление легко и приятно.

В один из вечеров я со скуки смотрел различные видео на YouTube и вспомнил наш давний утренний разговор, когда она сказала, что самая грустная песня — это «The power of good-bye» Мадонны. От нечего делать я нашел видео и посмотрел клип. На мой вкус, грустно не было, хотя в этом было много от Алины и ее склонности к мелодраматичности.

There’s nothing left to lose,
There’s no more heart to bruise,
There’s no greater power
Than the power of good bye[3]

.

Я скептически смотрел, как Мадонна уходит куда-то по волнам, и задался вопросом, чем ее так могла задеть эта песня. Разве только потому, что в детстве ей пришлось постоянно менять место жительства, а она привязывалась ко всему на раз-два-три?

…Я и не подозревал, насколько пророческими окажутся совсем скоро эти строки.

22

В жизни почему-то не всегда бывает хорошо. Расхожее мнение гласит, что любое счастье нужно выстрадать. Это принцип несчастной Золушки. Если вас опускали лицом в унитаз, вы выйдете замуж за принца.

Я знал совершенно точно, что этот принцип работает очень хреново. Но когда после черной полосы тебя вдруг вышвыривает в светлую, начинаешь проводить именно такие причинно-следственные связи. Чувствуешь себя Золушкой, которой воздалось за моббинг.

Хотя была и другая крайность: когда плохое воспринималось как норма, а внезапное улучшение существования чувствовалось противоречиво. Точно счастье и паника душили вас одновременно. Это был мой случай. В глубине души я трясся, что в любой момент жизнь треснет меня по лбу и выставит счет. Как если бы быть счастливым означало примерно то же, что ехать безбилетником в поезде. Так что пока одни думают, что за все заплатят им, то другие ждут, что им вот-вот выставят счет.

В конце мая мы с Алиной торчали на крыше той самой забытой стройки, куда я привел ее в первый раз. Было пасмурно, но стояла противная, влажная жара, накаляя пыльный асфальт. Это была жизнь в городе между горами. Абсолютно все, начиная смогом и заканчивая теплом, накапливалось в котловине. На крыше, правда, веял легкий ветерок. Мы сидели фактически на краю. Я свесил ноги вниз, потому что не боялся высоты. Алина замерла чуть поодаль, периодически беспокойно косясь на меня.

— И что потом? — вопросила она.

— Не знаю, не думал об этом, — уклончиво ответил я.

Мы обсуждали, кем я стану после школы. Она спрашивала об этом еще в марте, на заднем дворе супермаркета, но тогда меня спасло ее истекшее время.

— Сергей, уже пора. Ты должен сконцентрироваться на том, что пригодится тебе в университете. Определись уже.

— Я думаю, у меня еще есть время.

— Это ты так думаешь. Мы живем в дурацкий век. Обо всем нужно размышлять заранее. Как говорит папа: «Думай на два шага вперед».

— Это не твой папа сказал.

— Прекрати цепляться.

— Хорошо, ты хочешь изучать историю искусств.

— Ага.

— И что, кем станешь? Экскурсоводом? Будешь всю жизнь водить туристов вокруг ночного горшка эпохи палеолита?

— Тогда не было ночных горшков, умник. И вообще не понимаю твоего ехидства, — слегка надулась она. — Поступишь куда-нибудь от фонаря и будешь жалеть.

— Ты думаешь, университет так много решает в жизни? — Я приподнял брови. — Половина людей на этой планете работает не по специальности.

— У тебя хорошие оценки по сочинениям. Мог бы стать журналистом.

— И выдавать тексты на конвейер, которые все забудут после прочтения. Зато заполним страницы чем-то кроме картинок.

Она посмотрела на меня с легким раздражением и спросила:

— Почему ты вечно обесцениваешь все на свете? Просто сводишь к нулю любые вещи.

— И это единственная арифметическая операция, которую я могу провести безошибочно, — рассмеялся я чуть севшим голосом.

Мы помолчали, чувствуя, что между нами выросла какая-то преграда. Ее разговоры о будущем не прекращались в течение всего мая. Но пока я не мог сказать, кем стану. Сначала мне надо было увидеть это в своей голове, но там сейчас царила пустота.

— И еще прекрати курить, — продолжила она. — Это вредно.

— Али-и-ина, — простонал я. Про курение она завела речь уже не в первый раз.

— У тебя вся одежда фонит! Да ты сам как сигарета… Вон, дымишься уже…

— Ну подуши меня опять бергамотом, — огрызнулся я, потому что не хотел бросать курить, а эти разговоры иногда нервировали.

У нее пискнул телефон.

— Отец приехал, — пробормотала она. — Алло, да! Подъезжай к углу… Это чуть дальше новостроек. Там еще стоит автозаправка. Давай…

Мы встали и отправились вниз. Я планировал пойти по пустырю домой: так ее отец меня не заметил бы. У меня не было ни малейшего желания видеть его.