Опавшие листья

Ему было жаль Ипполита… Из жалости к нему хотелось спасти его, пожертвовав собою.

Осмотр начался с левого фланга. Офицеры разошлись по взводам, фельдфебелю поручили осмотр четвертого взвода, сам Семен Иваныч, командир роты, осматривал первый.

— Кусков, пожалуйте сюда, — мягким баритоном позвал Семен Иванович.

Кусков подбежал на носках по узкому проходу у окон и стал навытяжку.

— Помогите мне осматривать, — сказал ротный.

— Слушаюсь, господин капитан, — четко ответил Кусков.

На чисто застланные серыми одеялами с лиловыми полосами по краям койки вываливалось содержимое шкапиков. В беспорядке раскидывались коробки с папиросами, машинки для набивания табаку, маленькие подсвечники, свечи, жестянки с монпансье, ружейная принадлежность, мыльницы, зубные щетки, книжки, тетради, мундиры, шаровары, сапожная вакса, сапоги, портянки…

Все обыденное, одинаковое у Сергеева, как у Ценина, у Абрамова, как у Байкова.

— Это кто же такая? — спрашивал у Байкова ротный с чуть заметной улыбкой на полных щеках, где росла рыжеватая борода, разглядывая кабинетную карточку подвитой женщины, с маслеными, подмазанными глазами, в одних панталонах и рубашке.

— Сестра, господин капитан, — смущенно пробормотал Байков.

— Не завидую ни вам, ни вашей сестре. Посоветуйте ей сниматься в более приличном костюме.

У Ценина отобрали французский роман, у Бардова нашли тетрадку стихов.

— Это вы занимаетесь? — спросил ротный.

Бардов, юнкер младшего курса, молчал, переминаясь с ноги на ногу.

— Сегодня я в корпус тихонько иду,
Вдруг дрожки меня обгоняют.
На дрожках на самом виду
Красавица мирно сияет… —

прочел вполголоса Семен Иванович.

— Ну-с, вы писали?

— Я, — еле слышно выговорил Бардов.

— Советую бросить упражнения. Стих не соответствует звучности вашей фамилии. У вас нет таланта.

— Не писать? — краснея до слез, сказал Бардов.

— Не стоит. Надсон у нас был — в ваши годы уже владел стихом. Вы никогда не овладеете.

Старобельского оставили на неделю без отпуска за хранение хлеба вместе с сапогами.

— Откуда это у вас? — хмуря брови спросил Семен Иванович, доставая большую краюху черного хлеба.

— У служителя покупаю.

— Неужели вам мало того, что дают за столом?

— Люблю ночью пожевать.

Обыск медленно подходил к правому флангу, где у стены был шкапик фельдфебеля и против него Федин.

Федя вынул из кармана ключ и, звеня кольцами, стал вставлять его в замок. Руки у него дрожали, и ключ не попадал в отверстие.

Семен Иванович кончил осмотр соседнего шкапика. Он подошел к Феде.

— Ну что же, Кусков, — сказал он, беря за подбородок покрасневшего до слез Федю. — Неужели мне лучшему портупей-юнкеру не доверять? Слыхал о несчастии, постигшем вашу семью. Искренно сожалею. Бог даст, правда выяснится. Ступайте с Богом, Кусков. Вас и фельдфебеля я осматривать не буду.

Осмотр был окончен.

Во второй роте у одного юнкера нашли стихотворения Рылеева и воззвание к солдатам от рабочих, в третьей роте один из юнкеров хранил литографированные сочинения графа Льва Толстого на политические темы, обоих перевели в третий разряд. Один из восьмого стал для разборки вакансии двести четырнадцатым, другой с пятидесятого съехал на двести пятнадцатого.

Улыбнулись хорошие стоянки.

XXX

Федя поехал в отпуск. Под шинелью, надетой внакидку, у него был Ипполитов сверток. Ему показалось, что швейцар в Европейской гостинице подозрительно посмотрел на него, когда он спросил мистера Джанкинса.

Мальчик повел его по лестнице. Ноги прилипали у Феди к красному ковру. Мальчик постучал.

— Mister Джанкинс?

Мрачный господин, черный, в очках, посмотрел с недоумением на юнкера в солдатской шинели, в мундире и с топором, торчащим на поясе.

— No…

— Mister Джанкинс? — снова сказал Федя, более настойчиво, чувствуя, что еще миг, и он не выдержит, бросит пакет и убежит.

Черный господин поднялся и прошел в соседнюю комнату. Там послышался английский говор. Прошло с полминуты.

В номер, в сопровождении черного, вышел красивый, бритый молодой человек.

— От Юлии Сторе? — неясно выговаривая слова, как природный англичанин, сказал он. Федя молча протянул сверток. Англичанин взял его. Ни рукопожатия, ни поклона. Стальные глаза сверлящим взглядом окинули Федю с головы до ног, мистер Джанкинс повернулся и ушел к себе в номер. Черный вопросительно смотрел на Федю. Федя помялся на месте и, не кланяясь, вышел из комнаты. Ноги были как пудовые. Лицо пылало, из-под алого околыша бескозырки на лоб медленно текли капли пота. Он повернул не в ту сторону и заблудился бы в коридорах, если бы его не встретил лакей.

— Вам кого? — спросил он, нагло осматривая Федю.

— Я ищу выхода, — сказал Федя.

— Выход назад. Вам надо обратно идти.