Опавшие листья

– Что, сэр, приходите ли вы хоть сколько-нибудь в себя? – Он продолжал составлять лекарство, обращаясь с этим вопросом к Амелиусу. – Вы можете положиться на эту женщину, она как следует позаботится о больной девушке, – продолжал он дружеским тоном, как видно, свойственным ему. – Я вас не спрашиваю, каким образом попали вы в это общество, это не мое дело. Я отлично знаю всех живущих по соседству, и я могу вам сказать одно на случай, если вы беспокоитесь. Женщина, которая привела вас сюда, беднейшая и несчастнейшая на свете, добрейшее существо, и другая, живущая с нею вместе, такая же. Когда я думаю, чему они подвергаются, что выносят, я берусь за трубку и принимаюсь размышлять. Всю свою молодость провел я лекарем на корабле. Я бы нашел обеим женщинам почтенное занятие в Австралии, если б только имел деньги на то, чтоб свезти их туда. Им придется умереть в госпитале, если никто ничего для них не сделает. В минуты своих мечтаний я предполагаю устроить подписку. Что вы на это скажете? Не дадите ли вы несколько шиллингов, чтоб показать пример?

– Я сделаю больше, – отвечал Амелиус, – я имею причины сделать добро этим двум бедным женщинам. И я с радостью беру на себя устроить это.

Добродушный старый доктор протянул руку через прилавок. «Вы добрый, хороший человек, – сказал он. – Я могу показать вам рекомендации, которые удостоверят вас, что я не мошенник. А между тем объясните мне, что с девушкой, вы можете рассказать мне это дорогой».

Он положил лекарство в карман и, взяв Амелиуса под руку, вышел.

Когда они пришли к ужасной квартире, в которой проживали эти женщины, он посоветовал своему спутнику подождать его у двери.

– Я привык к печальным картинам, а вам тяжело будет видеть это жилище. Я не заставлю вас долго ждать.

Доктор сдержал свое слов. Десять минут спустя он присоединился к Амелиусу на улице.

– Не беспокойтесь, – сказал он. – Болезнь не так серьезна, как кажется. Бедное дитя страдает от расстройства мозга и нервной системы, причиненного ей внезапным и сильным огорчением. Мое лекарство доставит ей самое необходимое в ее настоящем положении – спокойную ночь.

Амелиус спросил, скоро ли она будет в состоянии увидеться с ним.

– Ах, мой юный друг, это не так-то легко сказать теперь же. Я смогу лучше ответить на это завтра. Не лучше ли это? К чему высказывать опрометчивое мнение. Она, может быть, достаточно успокоится, чтоб увидеться с вами дня через три – четыре. А когда это время наступит, то я уверен, что вы поможете ей лучше моего.

Амелиус был несколько успокоен, но далеко не удовлетворен. Он спросил, нельзя ли удалить ее из этого неприятного места.

– Совершенно невозможно, не причиняя ей серьезного вреда. У них теперь есть деньги, они доставят ей все, что нужно, и я уже говорил вам, что они будут отлично за ней ухаживать. Я завтра утром навещу ее. Ступайте домой и ложитесь в постель, предварительно поужинав, успокойтесь и отдохните. Завтра в двенадцать часов приходите ко мне, и вы можете увидеть мои рекомендации и услышать известия о моей пациентке. Хирург Пинфольд, Блаквер Буильдинг, вот мой адрес. Прощайте.

Глава XLIII

Руфус, оставшись один, вспомнил, что обещал Регине телеграфировать.

При его строгом отношении к истине нелегко было решить, что он ей напишет. Постараться, если возможно, внушить Регине свою собственную, непоколебимую веру в верность Амелиуса после некоторого размышления оказалось при настоящих обстоятельствах самым лучшим, наиболее честным исходом. С тревожной душой, полной тяжелых предчувствий, он отправил в Париж следующую телеграмму. «Имейте терпение и будьте справедливы к А. Он этого заслуживает».

Окончив свое дело на телеграфе, Руфус отправился к мистрис Пейзон.

Почтенная леди приняла его с холодностью и церемонностью, совершенно противоложной се обычной теплоте и дружелюбию.

– Я вас принимала за человека, выделяющегося из тысячи, – начала она сурово, – а вы оказались не лучше других. Если вы пришли говорить со мной об этом подлом, молодом социалисте, то поймите, что меня не так легко одурачить, как мисс Регину. Я исполнила свою обязанность, я раскрыла глаза этому бедному созданию. А вы должны стыдиться самого себя.

Руфус выслушал все это со свойственным ему самообладанием.

– Может быть, вы и правы, – спокойно заметил он, – но и самый бездельник имеет право оправдываться и требовать объяснений, когда на него нападает леди. Не можете ли вы объяснить мне, старый друг, что вы подразумеваете под этим?