Опекун

Мия мертва. Прошлое, которое тянет меня на дно.

Эрика жива. Она – настоящее, от которого мне лучше избавиться.

Я не могу ее заменить лишь потому, что Эрика так похожа на Мию. Или могу?

Безумная мысль заползает ядовитой змеей в подкорку и вьется там, вьется до самого утра.

В пять утра я обнаруживаю себя у двери, ведущей в комнату Эрики. Моя рука занесена над ручкой. Я могу войти. Могу сделать то, что требует тело. Чего так жаждет нутро.

Рука опускается. Я ухожу.

«Не наделай ошибок» – голос Мии все еще звучит в моей голове.

Глава 16

Я смотрю на две сумки, с которыми оказалась в этом доме, и не чувствую себя освободившейся. Словно что-то иное тревожит меня теперь помимо так и не обретенной свободы.

Через пару минут сюда придут и помогут загрузить вещи в машину. Я уеду из дома опекуна в новый дом, в котором постараюсь вести привычный образ жизни, тщательно фильтруя новые знакомства. Новых ошибок я не прощу уже сама, про опекуна даже думать не хочу.

Он так и не объявился.

Спорить с собой бесполезно. Вечером, ворвавшись в комнату, я еще долго чувствовала вкус его губ на своих губах. Огонь его касаний на своих плечах. Я пыталась стереть память, вытравить из себя его запах, но безрезультатно. Один совершенно непонятный мне поступок, и опекун как корни деревьев врос мне под кожу. Воюя с собой, отрицая, ругаясь, придумывая совершенно нелепые причины его поступка, я не сразу поняла, что ждала его. Ждала, когда он придет и скажет, что попутал меня со своей любовницей или с кем-нибудь еще. Или вовсе был пьян, хотя ни капли алкоголя я не почувствовала на его губах. Ничего.

Он был трезв и явно сошел с ума.

А теперь сходила с ума я.

Толкнув ногой сумку, я со злости ругаюсь. Ругаюсь практически безмолвно, потому что боюсь, что меня могут услышать. Разворачиваюсь и брожу по комнате, пока сюда не приходит мужчина. Он забирает сумки, выходит, оставляя дверь приоткрытой.

Я оборачиваюсь и жду. Чего жду – непонятно. Но потом беру себя в руки и покидаю комнату-клетку, к которой, к удивлению, уже привыкла.

Здесь не так уж и плохо, если не думать о тех минутах, когда я была катастрофически слаба и беспомощна. Или о тех мгновениях, когда в моей голове селились совершенно странные мысли.

Выбравшись в холл, в котором всё и начиналось, я оглядываюсь по сторонам. Пусто. Тихо. Пугает.

Дверь приоткрыта. Будто меня уже ждут там и никто провожать, конечно же, не будет.

Пожав плечами, покидаю дом и вижу, как для меня открывают дверь автомобиля.

Я уезжаю так же тихо, как и приехала. Две недели остаются просто датами в календаре.

Забираюсь в салон, последний раз смотрю на дом-крематорий и, пожалуй, беру свои слова обратно. Да, здесь мрачно, но все не так уж и плохо, если бы…

Есть темы, о которых я больше не намерена думать.

Большую часть пути я провожу в мыслях о новом для меня доме. Часто ловлю себя на мысли, что путешествую как щенок из приюта в приют, пока кто-нибудь добрый не заберет меня к себе.

Новый дом я тоже называю приютом. Пока не уверена, что смогу здесь чувствовать себя уверенно и спокойно, ведь выбор вновь делаю не я. Семь лет. Нужно потерпеть семь лет. За это время в памяти почти не останется двух недель из календаря, а то, что там все же задержится, будет восприниматься как нелепая случайность или глупая шутка.

В квартире меня уже ждут. Новая домоправительница, повар и уборщица. Каждая представляется, рассказывает о себе и своих обязанностях, а я по привычке не могу запомнить их имена с первого раза. Улыбаюсь, монотонно отвечаю, вроде бы даже благодарю. Для меня устраивают экскурсию по комнатам, и я не сильно-то замечаю разницу с предыдущей жилплощадью. Вновь благодарю, потом ухожу в свою новую спальню и закрываюсь на замок.

Как же я скучала по дверям с замками! С теми замками, которые я могу контролировать.

Ныряю в постель, мну покрывала, сгребаю подушку и зажмуриваюсь.

В голове какая-то каша.

Как бы я ни старалась, но выбросить из головы тот вечер не могу.

Он поцеловал меня. Поцеловал!

Лишь сейчас, оказавшись на достаточном расстоянии от дома опекуна, я могу выдохнуть. Но не получается. Легкие будто наполнены ватой.

Ворочаюсь в постели, то открываю глаза, то вновь жмурюсь. Хочу убедить себя, что мне привиделось, приснилось, разыгралась фантазия, но кажется, что губы до сих пор горят.

Он же мой опекун!

Я мысленно кричу на себя, вдалбливая единственно верную мысль, но в итоге путаюсь пуще прежнего. Опекуны не целуют своих подопечных в губы. Не суют языки им в рот. Не держат в объятиях так, будто боятся отпустить. Не смотрят так…

С первого же ужина я видела этот взгляд, который напугал до мурашек. Теперь я понимаю, как именно смотрит на меня опекун. И от этого вдвойне путаюсь, потому что до сей минуты я была уверена, что в нем нет и не может быть подобных чувств. Я проецировала свои чувства на него: ненавижу – он ненавидит тоже, злюсь – в нем кипит злость, ярость – она топит его глаза. Но…

– Я дура, – шепчу, впечатываясь губами в подушку. Страшно, если из моего рта вылетит хоть одно признание, но они так и вертятся на языке.

Я заблуждалась. Я ошибалась.