Опекун безумца

– Вот ты, Валаччи, – Майер ткнул пальцем в высокого мужчину в черном пальто с перебинтованной головой, – расскажи, как это случилось.

– Сэр… – Валаччи запахнул пальто, будто потянуло холодом.

– Подумать только… баба… железкой… – Майер усмехнулся. – Болит голова?

– Нет, сэр! – подобострастно выпалил Валаччи.

– Плохо! – Майер поморщился. – Если голова болит – это первый признак того, что она есть.

Валаччи побледнел еще больше. Никто не позволил себе даже подобия улыбки.

– Вот что, ребята, – Майер тяжело поднялся, – здесь нам больше делать нечего.

Генерал Томас Орэдж – сухощавый, розовощекий и совершенно седой – царил в своем кабинете. За его спиной матово блестела карта в блестящих океанах черного дерева. Орэдж только что говорил с отделом специальных операций, и его заверили: утечка исключена. Орэдж наслаждался: махина повинуется ему, и даже те, кто думает, что они в курсе всего, на деле ничего толком не знают; им показывают лишь фрагменты мозаичного панно, но видеть картину в целом им не дано, да и незачем.

Орэдж часто сидел над грудами бумаг, часами размышляя о будущем, скрытом от глаз смертных. На клочках бумаги он рисовал разные страны, рассыпал по ним города, пускал с гор реки, проводил границы провинций или департаментов, а потом разрабатывал несколько сценариев возникновения военных конфликтов: на море, на суше, в воздухе. Синие и красные стрелы отмечали направления ударов войск, выброску десантов, прорывы линий обороны противника. Пока – воображаемого. Да, небольшая поначалу война где-нибудь вдали от границ его страны была бы неплохой возможностью влить свежие силы в предприятия военно-промышленного комплекса, побудить инженеров и конструкторов к разработке новых, еще более совершенных средств ведения боевых действий. Да, любой локальный конфликт может привести к тому, что будет открыта чудовищная дверь, закрыть которую уже вряд ли удастся, но он – военный, это политики всегда чего-то опасаются, иногда кажется, что корчить опасения – их излюбленная поза. Орэдж не припоминал в истории случая, чтобы однажды изготовленное оружие не нашло применения; слишком многое вложено в его производство, чтобы списать, выбросить на свалку, растоптать десятилетия неимоверных усилий по созданию современных истребителей-бомбардировщиков, боевых кораблей, ракет.

Никому за прошедшие годы – ни гражданским, ни военным – не пришла в голову на удивление простая мысль; когда он высказал ее военному министру, кратко, не пользуясь заумными словами, объяснив, что надо не ждать возникновения военных конфликтов, а создавать их, чтобы разгружать переполненные арсеналы, продавая оружие обеим воюющим сторонам, а потом создавать новые и новые виды вооружений и новые и новые конфликты, используя возможности, которыми располагают специальные службы, военный министр посмотрел на него с неподдельным уважением.

Орэдж сообщал об этом обыденно, словно о потерянных перчатках или забытом зонте. Когда его спросили, как он назвал бы операцию, генерал предложил: «Распятая птица». Во-первых, распятие – свидетельство мученичества невинных – весьма по-христиански; во-вторых, гибель отицы в полете трагична, как и гибель самолета, взорванного в воздухе, Орэдж посмотрел на карту, накрыл теплыми ладонями океан, и руки его потянулись вверх, захватывая остров за островом, поглаживая проливы и материки. Неожиданно ему в голову пришла мысль, что континенты похожи на человеческое сердце по своей конфигурации – почти равнобедренные треугольники, немного неправильные, словно сжавшиеся от боли.

Самым трудным для него испытанием в школе оказалось усвоить эти жуткие соотношения между катетами и гипотенузами, а когда он разобрался, то понял и внушил себе на всю жизнь: если в чем-то разобрались другие, то непременно докопается и он. И вот теперь он не должен пожирать глазами умников, вещающих мудрость, и заглядывать им в рот, теперь он сам подарил стране идею, от которой у министра порозовели уши; Орэдж видел это отчетливо, как сейчас карту перед собой…

Сарджент снял номер в дешевой гостинице, пробрался к своему дому, установил, что слежки нет, проник в квартиру, переоделся, достал с антресолей футляр, обтянутый кожей. Там лежал его «магнум» и патроны к нему. Сложил все в холщовую торбу – такие таскают студенты – и покинул дом.

Вечером Брюс собирался посетить кафе «Бо-Сит»: там он встретился с Майером и Хорхе Барселонцем, там опрометчиво выручил Майера, после чего тот и предложил охрану безумца Гордона Кэлвина, который вовсе не был Кэлвином, как, впрочем, и» безумцем.