Опекун для юной девы

До утра не остался, конечно. Но домой вернулся чуть более спокойным и чуть более удовлетворенным. Чуть более, всего лишь. Не тот запах. Не то тело. Не то. Все не то. Не насыщает. Не удовлетворяет. Не успокаивает.

А в доме горел свет. Везде, даже в его спальне, даже в туалете. Аню он нашел в кресле. Забившуюся туда с ногами, сжавшуюся в дрожащий комочек, в слезах.

— Что случилось, ребенок? — перепугался он.

— Страшно. Я тебя искала, а тебя нет. Обещал, что не уйдешь, а сам? Я думала, ты к себе спать ушел, а тебя вообще нет, я одна…

— Анечка… — он поднял ее на руки, сам сел в хранящее ее флюиды кресло, устраивая девочку на коленях. — Ты так хорошо и крепко спала. Я думал, ты уже до утра не проснешься.

Она лишь судорожно вздыхает, вцепляясь в него сильнее и пряча лицо у него на груди.

— Так страшно?

Кивает.

— И что страшно, Ань? Что именно снится?

— Не знаю… Так всё… так… — слов она не находит. Лишь прижимается еще сильнее.

А он… ничего не может с собой поделать. Вдыхает ее запах — глубоко, стремясь снова наполнить им свои легкие без остатка. Затмить им тот, чужой. Он раньше и не думал, что бывает настолько чужой запах. Обнимает ее — чуть крепче, чем требуется для того, чтобы просто согреть и утешить. Пьянеет от нее вместо того, чтоб сочувствовать и успокаивать. Но зачем она так обнимает? Зачем так тянется к нему, не только телом, всей душой, распахнутой сейчас настежь?

— Анечка, — отчаянно шепчет он, думая не столько о ее страхах, сколько об эмоциях, что его сейчас обуревают. — Что же нам с тобой делать?

— Это все из-за мамы, — жалобно шепчет в ответ она, и Аршез не сразу понимает, чью маму она сейчас вспомнила — его, свою. — Ты не представляешь, какие слухи ходят у нас о землях за Темными горами. Один другого ужаснее. И что сейчас думает моя мама? Перебирает ужасы, которые я здесь переживаю. Перебирает смерти, которыми я здесь погибла… А я здесь… в тепле, в уюте. Ты меня холишь, лелеешь, на руках носишь, словно я — принцесса какая…

— Фантазерка… Я просто стараюсь быть гостеприимным. Разве хорошего отношения заслуживают только принцессы?

— Не в этом дело. Мама…

— Мама… — он пытается сосредоточиться на ее словах. — То есть, ты полагаешь, что твои кошмары — наведенные? Что это мама транслирует тебе свои страхи? Но… разве между вами такая сильная связь?.. У представителей моего народа это бывает, я говорил, мы эмпаты, и если связь сильна, то даже на расстоянии можем почувствовать всплески эмоций своего близкого. Но для людей… Я всегда считал, что для вас подобное невозможно, люди более поверхностны в своих ощущениях, слабее развиты органы чувств…

— По-моему, это вы поверхностны в своих суждениях о людях, — недовольно кривится девочка. — А как же интуиция, предчувствия, вещие сны? Истории о том, как люди за тысячи километров чувствовали, что с их близкими случилась беда… А сейчас с мамой беда, понимаешь? Не со мной, с ней. У нее дочь пропала.

— Мы не можем помочь твоей маме, Анечка. Если все действительно так, как ты говоришь, надо думать, как отгородиться от чужих эмоций, чтобы…

— Давай напишем письмо, Аршез, пожалуйста! — ей не нравится, куда он пытается свернуть беседу.

— Да пиши, Анют, хоть десять. Хоть в день по сотне, я же не запрещаю. Может, даже полезно будет, выговоришься, пропишешь все свои страхи… Но отправить их я все равно не смогу. Никак.

— Ар… Но ведь должен быть способ. Я же прошу так мало. Два слова всего, что я жива… Я же не прошусь домой, не требую невозможного…

— Ну, а что ты сейчас, по-твоему, требуешь? — вздыхает он.

— Ты же видишь, я спать не могу, сама мучаюсь, тебя мучаю…

— А может, дело не в маме? Вернее, не в ее страхах? А в твоем чувстве вины? Ты чувствуешь себя виноватой за то, что тебе хорошо, в то время как мама считает, что тебе плохо. Вот и пытаешься подсознательно сделать себе плохо, воскрешая в памяти все кошмары, которые ты пережила и передумала во время пересечения Границы.

— Нет… Я не знаю… Даже если так, если я буду знать, что мама за меня не переживает…

— Мне надо подумать, Анют. Почитать, посоветоваться… А пока идем спать. Я больше не уйду, я обещаю.

Не ушел. Сторожил ее сон и отгонял ее страхи. Свои навязчивые фантазии о ее теле даже не отгонял. Просто из последних сил не давал им реализовываться. В эту ночь удалось.

День третий