Опекун для юной девы

— Да. Воздухом дышала. Не спалось. Душно, — как ему объяснить, что ей было плохо. Без него плохо — без его вездесущих рук, бессовестных губ, без тепла его тела, без волн его ауры. Она так соскучилась за целый день, а он… Едва обнял, и тут же свалил. Побежал… старые связи упрочивать. Или новые заводить?.. Заявляется домой в таком виде… разве что не помадой с ног до головы измазанный, и ему даже не стыдно. Хотя… кто она ему? Ребенок, подкидыш, скорее обуза…

— Ну, тихо, малыш. Все уже хорошо. Я дома, больше никуда не уйду. Так плохо одной?

Она судорожно кивнула. Он вздохнул. Быстро. Слишком уж быстро.

— Я тоже соскучился. А если поодиночке плохо, то надо быть вдвоем, верно?

Аня не отвечает. Да он и не ждет ответа. Заносит девочку в ее комнату, укладывает на кровать. А затем, не отрывая от нее взгляда, начинает решительно расстегивать пуговки на своих манжетах.

— Ар! — она тут же заволновалась. — Ты что… Зачем?

Его рубашка полетела на пол, а он уверенно взялся за ремень брюк.

— Перестань! — ее сердце отчаянно забилось. Хотела зажмуриться, отвернуться… но так и не смогла. Так и смотрела расширившимися от страха зрачками, как он расстегивает ремень… пуговицу… молнию. Как брюки скользят по его ногам (хоть трусы у него на сей раз имеются!). Как он присаживается на край ее кровати, чтоб окончательно избавиться от штанов, носков, ботинок. Затем вновь встает — но лишь затем, чтоб выключить свет.

— Ребенок, — улыбнувшись чуть печально, он откидывает одеяло и устраивается рядом. — Ты правда думаешь, что обижу?.. Спиной ко мне поворачивайся, маленькая. И будем спать. Просто спать.

Она немного мешкает, разрываясь между необходимостью выгнать его и желанием к нему прижаться. И все же делает так, как он просит. Его руки змеями оплетают ее тело, он тут же подтягивает ее к себе, прижимая спиной к своей груди. Зарывается носом в ее волосы, щекотно выдыхая ей прямо в шею. А она тихонько улыбается в темноте, глядя на звезды в ночном небе. Он с ней. Куда бы он ни бегал там, в ночи, сейчас он с ней, и это так невыразимо приятно.

И пусть мама бы осудила. Мама просто не знает, каково это — когда все тело ломит в его отсутствии, когда ты физически ощущаешь — его нет, дом пуст, когда ты просыпаешься от этой звенящей в ушах пустоты и уже не можешь обрести покоя…

Он тихонько поцеловал ее в шею, вызвав волну мурашек и пугающее ее саму желание, чтоб поцелуи на этом не кончались. И почему он все время целует в шею? А в губы — даже не попытался. Нет, она бы не позволила, конечно. Но ведь он и не пытался. Ни разу. А вдруг… вдруг бы ей это понравилось?

Нет, о чем она только думает? Он старше на четырнадцать лет, полжизни уже прожил, полгорода в любовницах переимел. Разве ей хочется стать очередной его бывшей? От которой он сбежит однажды вот так — даже не удосужившись в порядок себя привести — к очередной звезде своего изменчивого небосклона. Нет, нет уж — хотел опекать, так пусть опекает, и даже не думает, потому что она никогда… И сама не замечала, что прижимается к нему все крепче, и даже тихонько целует его в руку, ту самую, что лежит у нее под головой вместо подушки.

День шестой

— Ну что, самостоятельная девочка, сегодня опять одна бродить будешь, или на завод со мной съездишь? Была когда-нибудь на крупном металлургическом предприятии? — и вновь она едва только глаза открыть успела, а он уже бодр, умыт, одет, причесан, и самозабвенно трудится над своим ободверьем. Ствол будущей «ивы» уже закончил, и теперь старательно прорезает в едином массиве дерева тонкие веточки и листочки.

— На завод? — недоумевает Аня. — Но… разве можно?

— Ну, конечно же, нет, ребенок, что за вопрос? — он с улыбкой оборачивается к ней, опуская инструменты. — Если одна пойдешь и в ворота постучишься. А вот со мной не просто можно, со мной тебя еще и с экскурсией по всему заводу проведут, все цеха покажут. Как металл выплавляют, как потом обрабатывают…

— А зачем тебе такая экскурсия? Ты разве раньше там не бывал?

— Так мне не экскурсия, малыш, мне инспекция. Оно мне и по должности положено, и для имиджа полезно — интерес к людям и заботу о них надо не только декларировать, но и демонстрировать. Да и люди чувствуют гордость, понимая, что результаты их труда вызывают интерес представителей древней цивилизации. Мой интерес к их работе повышает их самооценку, усиливает рвение, да и уберегает от излишнего разгильдяйства, не без того.

— Так, а я, в таком случае, что должна демонстрировать? — хмурится девочка на это бахвальство. Аршез — он взрослый, конечно. Так ведь для нее, школьницы. А на заводе матерые мужики работают — и старше, и опытней. И это визит молодого белоручки из НИИ им самооценку повысит?

— Ты будешь демонстрировать мою слабость, Анют, — он с улыбкой обнимает ее, позволяя себе вновь окунуться в ее запах. — Мою совсем не божественную, а вполне себе земную и понятную…

— Что-о? — она с негодованием выворачивается из его рук. — То есть я… ты меня в качестве своей любовницы туда потащишь?! Чтобы все смотрели на меня, как…