Опекун. Вне закона

В ответ ничего, и хватку не ослабляет, наоборот, ещё сильнее сжимает, что я почти руку не чувствую. На улице он толкает меня к своей машине, и я, больно ударившись боком, тут же за него хватаюсь.

– Ну что, сука, довольна? – шипит мне в лицо.

– Что? – непонимающе смотрю на него.

– Ты хоть понимаешь, кому я нос разбил? – бьёт кулаком по капоту, оставляя вмятину.

– Кто просил избивать его до полусмерти….

– Закрой свой рот! – рявкает на всю парковку.

Вокруг нас его охрана даже глазом не моргнула. Эти роботы ко всему привыкли, наверное, они просто стоят и смотрят.

– В чём моя вина? Что у него с головой проблемы? Я ничего не…

– Задом меньше крути! – орёт и снова кулаком по капоту. – Я тебе дал работу, свободу, возможность с матерью видеться, а тебе всё мало, мужика захотелось? Так я тебя в бордель могу сдать, этого хочешь? – очередной удар рядом со мной, и я вздрагиваю, вся сжимаясь. – Отвечай, твою мать! – орёт, в лицо слюной брызгая, как взбешённый бойцовый пёс.

– Н-нет, – задыхаясь от слёз, отвечаю, вообще ничего не понимая.

– Будешь собакой на привязи, раз вести себя, как надо, не можешь, – последнее, что он сказал перед тем, как запихнуть меня в машину.

И с тех пор я и есть собака на привязи. Нет, продолжаю работать, но всегда под его контролем. Дверь его кабинета всегда открыта, чтобы он меня видел. Куда он, туда и я, ни одного лишнего шага.

Невидимый ошейник на шее лишает воздуха, и пока Самойлов не отпустит поводок, я буду медленно угасать.

Глава 11

Стоит глубокая ночь, когда я просыпаюсь от жажды и с неохотой встаю из тёплой постели, чтобы сходить за водой. Чаще всего я с вечера ставлю стакан на прикроватную тумбу, но вчера забыла. Я раньше никогда не просыпалась по ночам, но в последнее время стала плохо спать: то пить хочется, то на ночной город посмотреть, то в туалет приспичит. Скорее всего, это на нервной почве. Накинув поверх пижамы тонкий халатик, выхожу из комнаты босиком, чтобы меньше шума было.

Захожу в гостиную, и в тот же миг включается слабый свет, работающий от датчика движения. Удобная вещь, если не хочешь включать весь свет, чтобы не разбить себе голову. Но я всё равно спотыкаюсь о собственные ноги, когда вижу широкую спину сидящего на барном стуле хозяина дома, а с недавних пор и моего. С губ срывается едва слышный вдох, и моментально мышцы мужчины напрягаются, натягивая ткань помятой рубашки.

Первый порыв – вернуться в комнату, но Марат уже понял, что я стою позади него, а трусливо сбегать не хочу. Прохожу вперёд, словно ничего не случилось, беру стакан из шкафчика и наливаю себе воды из стеклянного кувшина. Руки предательски подрагивают, и пара капель попадают на столешницу. Ставлю стакан и стеклянную ёмкость на поверхность стола, беру бумажное полотенце и вытираю капельки воды. Всё под пристальным взглядом Самойлова.

Перед Маратом на столе стоит полупустая бутылка виски, и, судя по витающему в воздухе алкогольному запаху, опустошил он её этой ночью. Надо убраться с его глаз как можно скорее. Он в трезвом уме неадекватный, а в пьяном и того хуже.

– Стой! – на выдохе произносит, заставляя замереть на месте.

Не успела, лучше было бы сразу вернуться в комнату.

– Иди сюда, – требует заплетающимся языком.

Аккуратно делаю шаг в его сторону, вроде, и не близко к Марату, но и недостаточно далеко. Так, что он, протянув руку, цепляет мою и с силой тянет на себя, расплескав воду из стакана, который я держу. Самойлов припечатывает меня спиной к столешнице, наклоняется, упирается носом в мою шею и шумно вдыхает. Я же стою как вкопанная, боясь пошевелиться, дышать.

Не знаю, сколько времени мы так стоим, но, кажется, вечность. Он молчит, только дышит мне в шею горячим дыханием, а я лишь стук своего сердца в ушах слышу. Мне кажется, он уснул, но, когда я глубоко вдыхаю, он дёргает головой.