Опер. Девочка на спор (СИ)

Он уходит в здание. Опера за ним, а я отхожу к своему мотоциклу, проверяю, целый ли. Вдруг какой дебил думал взять покататься. Отгоняю на служебную парковку. До вечера мы все равно здесь не появимся.

— Где ты шляешься? — рычит Макс, когда я возвращаюсь к его машине. — Садись, поехали.

Первый адрес у нас относительно недалеко. Минут пятнадцать, и мы у подъезда. Осматриваем обычный проходной двор с детской площадкой и самодельными клумбами под окнами первых этажей. Дверь открыта настежь и для надежности зафиксирована кирпичом.

Шагаем в темный проем, отходим в сторону, пропуская двух мужчин с громоздким диваном. Мне, видно, как к подъезду подъезжает тентовая Газель, перекрывая обзор на нашу машину.

Макс вызывает лифт, шагает в кабинку и, недовольно поморщившись, косится на сильно потертые кнопки. Украдкой улыбнувшись, сама нажимаю на кнопку нужного этажа. Издавая страшные, поскрипывающие звуки, лифт поднимает нас на восьмой.

Звонок у пострадавших не работает, приходится стучать. Чудесным образом открывается дверь напротив и к нам выходит тоненькая женщина с кукулей из седых волос на макушке. Вместо халата на ней тёмно-синяя юбка-карандаш ниже колена, блузка в мелкий черный цветок и вязаная жилетка.

— Вы к этим? — кивает на закрытую дверь.

— К Сиротиным, да. А вы, простите, кто? — интересуется Макс.

— Нет их. Танька в магазин за молоком ушла, а муж ее на работе с утра. А я — Инесса Викентьевна Петровская, заслуженный педагог на пенсии и соседка этих… — ведет плечами женщина. — А вы кто такие будете?

Макс молча достает удостоверение. Инесса Викентьевна наклоняется чуть не вплотную, чтобы прочитать написанное. Её тонкие губы растягиваются в довольной улыбке.

— Ну наконец-то меня услышали!

Я делаю шаг ближе к Максу. Переглядываемся, в его глазах неожиданно появляются смешинки. Он засовывает руки в карманы и кивает мне, давая карт-бланш на общение.

— Рассказывайте, что у вас случилось, — предлагаю соседке Сиротиных.

— У меня? Да, у меня случилось. Вы знаете, жить стало совершенно невозможно. У них же черте когда, лет семь назад стряслось страшное. А я Таньке говорила, что дочку надо в больнице держать, странная она у них. А Танька мне все твердила: «Нет показаний. Нет показаний». А я столько лет в школе проработала, у меня глаз наметан…

— Ближе к делу, пожалуйста, — перебиваю я, предчувствуя нечто страшное, от чего волосы на руках и затылке встают дыбом.

— Это все по делу, — важно отвечает Инесса Викентьевна. — Так вот, девочка эта с собой покончила малюськой еще, подростком. Прямо из окна своей комнаты выпрыгнула. Представляете?

— Твою мать! — рычит Макс, а я, сглотнув, закрываю глаза, чувствуя, что внутри случается обрыв и от желудка по животу разливается кипяток.

Открыв глаза, обнаруживаю, что держу Марьянина за руку. Его брови вздернуты от удивления.

— Извини, — разжимаю пальцы и прячу обе ладони в карманы куртки.

— … а в последнее время у меня за стенкой каждую ночь то шаги, то вой, то как будто кто-то стену царапает, — тем временем продолжает женщина. — Так же и с ума сойти можно. Я куда только не обращалась. И никто! Никто мне не помогает!

— Что ж вы тут опять несете, Инесса Викентьевна! — раздается за нашими спинами. — Сколько же можно, а? Зачем вы и нас, и людей мучаете этой ерундой?

— Татьяна Сиротина? — развернувшись, спрашивает Макс.

— Да, я. А эта… — вздыхает женщина. — Вы не слушайте ее. Совсем из ума выжила!

— Это я-то выжила? Я?! — заводится Инесса Викентьевна.

— Тихо! — рявкает Марьянин. — Татьяна, давайте поговорим в квартире. Нам все равно надо осмотреться, — достает корочку.

— Конечно, сейчас, — нервно ищет ключи по карманам. Открывает нам дверь и пропускает в прихожую. — Мы квартиру из-за нее никак не продадим. Не могу я здесь жить больше, — голос Сиротиной вздрагивает. — Дышать не могу! Больно.

— Мы можем посмотреть ее комнату? — спрашиваю я, так как никаких санкционных бумаг у нас нет.

— Смотрели уже. Да и лет столько прошло… Идите. Не знаю, что вы хотите там найти, — всхлипывает Татьяна. — Я, правда, ничего не меняла с тех пор. Надо бы с вещами что-то сделать, а у меня сил нет. Только захожу, чтобы пыль протереть, да пропылесосить.

Втроем заходим в спальню погибшей девочки. Столько лет она жила со своим страхом и не справилась. Пока Макс задает Сиротиной вопросы, я подхожу к наглухо закрытому окну. Касаюсь подушечками пальцев подоконника, красочно представляя себе, как на нем стоит девочка.

Ко мне тоже приходили разные мысли на этот счет. Мне и сейчас кажется, что я жива и живу только ради одного — найти этого зверя.

Взяв себя в руки, разворачиваюсь к письменному столу. Открываю выдвижные ящики один за другим. Достаю старую, потрепанную тетрадку с самой обыкновенной синей обложкой. Она от корки до корки заполнена короткими надписями и мрачными рисунками, сделанными простым карандашом. Они непрофессиональные, но такие знакомые. Это странички с ее ночными кошмарами. А вот зацепок нет.