Опера доктора Дулиттла

«Пантомима из Паддлеби» началась и закончилась под рукоплескания публики. Однако главный успех все же выпал на долю птичьей оперы. Доктор Дулиттл в тот день чувствовал себя полностью вознагражденным за все труды: ему достаточно было похвалы маэстро Паганини, даже если бы никто другой не понял ни ноты из его оперы. Да и в самом деде, разве не перевесит мнение одного истинного знатока суждений сотни незнаек, гордящихся тем, что ежедневно ходят в театр. Именно поэтому Джон Дулиттл совершенно не огорчился бы, если бы даже больше не состоялось ни одного представления птичьей оперы.

К счастью, все произошло наоборот. Начиная с того дня музыкальные и театральные журналы не писали ни о чем, кроме как об опере Доктора Дулиттла. В других музыкальных театрах ставили новые и старые оперы и оперетты, но критики упрямо обходили их вниманием. Они спорили только о птичьей опере.

Но пока никто не мог предвидеть такого грандиозного успеха.

На следующий день поутру доктор попросил принести ему газеты. Вы знаете, как взрослые читают газеты — от корки до корки. Доктор Джон Дулиттл тоже обычно читал их начиная от речей в парламенте и кончая прогнозом погоды, который обычно не сбывается. Но в тот памятный день он жадно читал только театральные рецензии.

Мнения критиков разделились. Одни хвалили оперу, другие ругательски ее ругали. Один из критиков даже назвал птичью оперу почему-то «революцией в музыке». Другой кричал: «Обманщик! Жулик!»

«Нас надули, господа, — писала одна из газет, — надули самым бессовестным образом. И кто? Стыдно признаться — нас провел никому не известный владелец зверинца по имени Джон Дулиттл. Мы поверили его обещаниям и пришли на премьеру. И что же мы увидели на сцене? Полсотни жалобно пищащих птиц и „оркестр“ из швейной машинки и садовой лейки. Ей-богу, если бы он добавил в „оркестр“ еще десяток-другой ворон и полдесятка кастрюль и сковородок, его так называемая опера не стала бы хуже, потому что хуже уже некуда».

Однако большинство газет вело себя очень осторожно — они не спешили высказывать свое мнение, чтобы не попасть впросак. Как ведь бывает — скажешь, что все это чушь, а тут критики поднимут вой — гениально, ново! И никто больше к твоему мнению не прислушается. Поэтому большинство газет поступало по правилу: если ничего не смыслишь в деле, молчи, жди, когда выскажутся умные люди, а потом взахлеб повторяй то, что они сказали.

Но на этот раз загвоздка была в том, что и умные люди не спешили выразить свое мнение.

Как бы то ни было, опера доктора Дулиттла стала самым модным представлением в Лондоне. В театре «Регент» негде было яблоку упасть. В музыкальных салонах только и говорили, что об опере доктора Дулиттла. Паганини осаждали критики и газетчики. Музыканты и композиторы разделились: одни состязались в том, кто лучше расхвалит оперу, другие состязались в числе бранных слов, которые они обрушат на голову несчастного доктора Дулиттла.

Хотя, по правде говоря, доктор Дулиттл отнюдь не чувствовал себя несчастным. Скорее наоборот — он давал представление за представлением, доставлял радость зрителям и был вполне счастлив.

А газеты продолжали строить догадки: кто же такой доктор Дулиттл? В самом ли деле он умеет разговаривать со зверями и птицами, как утверждает маэстро Паганини?

Газетчики охотились за доктором Дулиттлом, чтобы хоть что-то разузнать о нем. Вокруг дома, где он поселился с птицами, и вокруг его циркового фургона с утра до вечера стояла толпа. Джон Дулиттл переодевался, убегал, прятался, но ничто не помогало, пока его не выручил силач Геракл. Нет, он не бросался с кулаками на зевак и вездесущих газетчиков. Он запихивал себе под рубашку подушку, водружал на голову цилиндр, усаживался в фургоне и через распахнутую дверь отвечал на все вопросы.

Как ни странно, с помощью такого нехитрого фокуса удалось провести настырных газетчиков. Правда, газеты запестрели необычными суждениями «доктора» о музыке, настолько необычными, что знатоки только качали головой. Дело в том, что силач Геракл ничего не смыслил в музыке и не мог отличить одной ноты от другой.

Больше других успеху доктора Дулиттла радовались его звери. Каждый вечер артисты «Пантомимы из Паддлеби» отвешивали последний поклон публике, шли в костюмерную, переодевались, а вернее — раздевались, и обсуждали театральные новости. В конечном счете все их разговоры переходили на дела доктора.

— Как бы нам сделать так, — говорила Крякки, — чтобы наш доктор не пустил на ветер те деньги, которые он заработает на опере? Я не знаю, какой договор он заключил с театром «Регент», но публика каждый вечер заполняет зрительный зал до отказа, а билеты стоят недешево. Я не умею считать так хорошо, как сова Бу-Бу, но уверена, что доктор заработает. — Тут она задумалась, видно собираясь назвать умопомрачительное число шиллингов и фунтов, но в конце концов сказала то, что ей казалось более точным: — Доктор заработает на опере кучу денег!