Оперативная карта

— Постарайся его найти. Сходи к его приятелям, где-нибудь же он прячется, не мог далеко уйти… Скажи, чтоб не появлялся, пока белые не уйдут из села. За меня пусть не беспокоится. Это все пустые угрозы, чтобы выманить Славу. Мне ничего не сделают. А его могут убить. Но если Слава выдаст себя, это меня действительно убьет…

— Хорошо, мам.

— Ты не медли…

— А табачку у тебя нет? — откуда-то из глубины подает голос Федосей.

У Пети есть самосада закурки на две, но он боится признаться, мама расстроится.

— Отсыплю у Павла Федоровича, — обещает он. — Я еще прибегу.

…Луна обмывает своим серебряным светом крыши, деревья, заборы, все такое белое, точно в театре, нельзя поверить, что кому-то сейчас грозит опасность.

— Петенька…

Как мама умеет это необыкновенно сказать!

— Иду, иду…

— Прощай, маленький…

Что-то теплое щекочет его лоб… Мама плачет!

— Ну, беги…

Он вприпрыжку пронесся перед часовыми, на секунду остановился на лужайке — направо? налево? — и свернул к Ореховым.

Там уже всё знали. Колька сидел в углу, закутанный в отцовскую свитку, какой-то чудной, взъерошенный.

— Пойдем, Коль? — позвал Петя. — Сбегаем к Ваське?

— Никуда он не пойдет! — взорвалась мать. — Набегался! Пропорол себе руку!

— Где? — шепотом спросил Петя.

— Пуля, — прошептал Колька, еле шевеля губами, так что Петя скорее догадался, чем услышал.

И сколько же гордости в этом его ответе!

— Чего шепчетесь? Чего шепчетесь? — Это уже Колькина мать. — Я вам пошепчусь…

Пете пришлось одному бежать и к Лавочкиным, и к Тулуповым, и к Терешкиным.

Везде уже знают, что Славка Ознобишин что-то натворил и удрал, и Веру Васильевну повесят, если он не явится утром с повинной.

Где только Петя не побывал: обежал чуть не все Успенское и Семичастную, но Славка точно в воду канул. Домой Петя вернулся за полночь. Проходя через площадь, увидел солдат, вбивавших в землю столбы. Сперва он не сообразил, в чем дело, но, когда увидел, что меж столбов прибивают перекладину, догадался и побежал.

В зале горел свет, там не спали. Петя заскочил в спальню, перевел дух и отправился к матери, чтобы рассказать о безуспешности поисков да заодно угостить Федосея табачком. Но едва он вышел на галерею, как услышал Кияшко:

— Ты куда?

— На двор.

— Иди-ка обратно, дотерпишь до утра.

Пришлось вернуться к себе, прикорнуть на лежанке.

…Под утро в штабе поднялась возня, начали выносить тюки: Шишмарев говорил с Кияшко. Как будто они спорили. Потом все стихло.

— Ну, с богом, — снова услышал Петя голос Шишмарева, стукнули отодвинутые стулья, потом хлопнула дверь, и опять наступила тишина.

Петя соскочил с лежанки. Пойти к амбару он не решился: посадят еще самого, и дело не будет сделано. Выскользнул в окно, побежал на Поповку.

Стесняться уже не приходилось, бесцеремонно постучал к Тарховым. Потом обошел все дома. Славки, конечно, там не было и в помине. Напоследок решил заглянуть к Введенскому. Тот тоже ничего не сказал Пете: он не видел Славки, но, когда Петя рассказал о поручении Веры Васильевны, попросил его подождать в кухне.

…Что-то разбудило Славку, а что, он не мог понять. Открыл глаза. Тусклый рассвет пробивался сквозь крохотное оконце. На дощатом потолке, над самым лицом висела большая капля воды. Сырость сочилась из всех досок.

Славка вздрогнул, спустил ноги на нижнюю полку, сел. Надо подумать о том, что ему теперь предстоит. Прежде всего мать. Она сейчас с ума сходит от тревоги. Нужно как-то поставить ее в известность, что он цел и здоров. Самому показываться нельзя, если даже полк уйдет, неизвестно еще, кто останется в селе. Прислушался. Тихо. Лишь шуршало что-то за стеной. Ветерок ли постукивал о крышу ветвями рыжей рябины, воробьи ли шмыгали и тюкали клювами по застрехам…

Андрей Модестович тоже, оказывается, не спал. В руках у него тарелка с хлебом и стеклянный кувшинчик с молоком.

— Как спалось? С добрым утром, Слава. Поешьте.

— Да я не очень…

Хлеб несвежий, молоко такое холодное, что озноб по телу. Лучше бы попросить Введенского сходить к Астаховым, передать Вере Васильевне, пусть она не тревожится. Но он только спросил:

— Ничего не слышно?

— Как не слышно, — усмехнулся Андрей Модестович. — Приходили ночью, спрашивали — не видел ли случайно вас.

— А сюда никто…

— А зачем им сюда? Никто всерьез и не предполагал, что вы можете ко мне забрести.

— Значит, мне…

— Сидеть — и ни гугу. Только я сейчас попрошу вас, пройдемте в дом.

Совсем светло. Зеленый бодрый мир. Трава, кусты, деревья — все покрыто росой, все мокрое, свежее, утреннее. По узкой тропинке Слава прошел к дому. Андрей Модестович распахнул дверь.

— Прошу.

В столовой, как всегда, беспорядок, на столе ералаш.

— Садитесь.

Что-то Введенский очень уж торжествен.

Слава сел на стул, против него опустился Андрей Модестович.