Оперативный простор (СИ)

Так… А это что? Квитанция из типографии, счёт за услуги, причём оплаченный. Плата за тираж поэтического сборника «Могильный крест», заказчик Зинаида Марковна Хвылина. Побежали, побежали тараканы…

Вот и договор: типография некоего Каплина Абрама Моисеевича обязуется в срок до… короче, до послезавтра, напечатать весь тираж сборника.

Понятно, классическое почёсывание чувства собственного величия — печать за свой счёт. Сколько типографий держится на плаву благодаря таким вот графоманам как незабвенная Зинаида Марковна.

А самих книжек-то не видать. Выходит, ещё не забрала тираж.

Закончив с осмотром гостиной, перешёл в спальню. Как говорил один мой хороший друг: «прихожу в прокуратуру — а там бардак!». Так вот, в спальне был реальный бардак.

Постель не застелена, всюду разбросаны вещи — преимущественно из женского гардероба.

Сырость, затхлость и опять же пылища и грязища, причём не только в углах.

Так подействовала смерть мужа, что у женщины руки опустились? Не думаю, тут явно не убирались уйму времени, то есть когда Хвылин ещё был жив.

Комнат в квартире было три, последняя использовалась как кабинет, скорее всего, ныне покойным мужем: на письменном столе несколько потрёпанных брошюр по военному делу.

Моё внимание привлекла толстая шнурованная тетрадь.

Дневник, обрадовался я.

Хренушки — конспекты лекций, написанные убористым мелким почерком.

Я вчитался и сам не заметил, как втянуло.

Оказывается, Хвылин был не только бабником, он ещё тщательно готовился к занятиям и имел хороший слог— вот почему его держали в военшколе.

Спецы всегда в дефиците. Особенно такие, которые умеют ясно излагать материал, а тут всё чётко и по полочкам. Просто мечта…

Я и в кабинете старался оставлять следы по минимуму, просто так, по оперской привычке. Даже не полез открывать ящички стола — наверняка, тут уже делали обыск и всё, что хотели, нашли. Но ручки шаловливые так и тянулись…

Что касается журнала и тетради, которые я пролистал: даже в мои времена, когда научно-техническая революция развивалась семимильными шагами, снять отпечатки пальцев с бумаги — не такая уж простая и легко выполнимая операция. Нингидрин, уже изобрели, но использовать это химическое вещество для дактилоскопии догадаются только спустя тридцать лет, да и то поначалу не у нас.

Но это так, лирика…

Кухня тоже была пустой. Я понюхал — сырость никуда не делась, однако запахи приготовляемой пищи к ней не примешивались. Если здесь и готовили, то довольно давно.

Оставались уборная (проверка показала, что там, кроме скучающего «фаянсового друга», больше ничего нет) и ванная комната.

Моется? Но тогда бы я слышал плеск воды и прочие звуки.

Выходит, что пусто, но для очистки совести необходимо проверить.

— Зинаида Марковна! — громко позвал я.

Не дождавшись ответа, открыл дверь, которая, как и входная, оказалась не заперта.

Лучше бы я туда не входил! И вообще, лучше бы меня сегодня здесь не было.

В помещении, стены которого примерно до высоты человеческого роста были покрыты кафельной плиткой, на небольшом возвышении находилась ванная.

В ней на простыне лежала совершенно обнажённая женщина.

Скорее всего, та самая Зинаида Марковна, которую я так искал и к которой у меня накопилось так много вопросов. Но, увы, она больше никогда не заговорит. И одного взгляда было достаточно, чтобы понять — передо мной труп

На полу валялась окровавленная опасная бритва, на небольшом табурете стояли початая бутылка вина и пустой бокал.

Я опустил палец в красную от крови воду — она ещё не успела остыть. Сама же горячая вода подавалась из установленного тут же титана: в квартире Кати такого не было.

На левой руке виднелся глубокий и обширный порез. Вода тщательно омыла рану, кровь даже не запеклась, я прекрасно видел края пореза.

Мне приходилось уже сталкиваться с подобными случаями, когда люди лишали себя жизни в ванной, наглотавшись всякой гадости, а потом полоснув по вене бритвой или ножом.

На первый взгляд всё выглядело как самоубийство, на второй — тоже.

Если так — по идее должна остаться посмертная записка. Хвылина — поэтесса, не могла она уйти на тот свет, не оставив за собой последнего слова.

Бинго! Кажется, есть.

Предчувствия меня не обманули. К небольшому зеркалу, повешенному над рукомойником, была прикреплена записка.

Стараясь ничего не трогать, я прочитал стихотворное прощание с жизнью:

Не надо смотреть на меня

Одиночество — худшая мука

Ты ушёл, я осталась одна.

Бог ты мой — это жуткая скука!

Так прости же меня, мой супруг

Я навстречу к тебе улетаю…

Выходит, и впрямь — самоубийство… Не сказать, что написано совсем уж эзоповым языком. Муж погиб, Зинаида Марковна от тоски и отчаяния наложила на себя руки.

Логичная и довольно стройная версия. Любое следствие с жадностью схватится.

Только мне от того не легче.

Единственная свидетельница умерла и унесла с собой в могилу слишком много секретов. Что на самом деле происходило в тот день, почему она солгала о визите Александра…

Что мне остаётся делать? Ясно что — искать, кто её убил и попытался инсценировать самоубийство.

Глава 25