Оперативный псевдоним

Убранство и обстановка незначительно отличались от помещений, в которых ему приходилось бывать ранее, но стерильная атмосфера отличалась коренным образом. Здесь намертво вытравлен человеческий дух – все, кто находился в приемной, являлись штатными единицами, нацеленными на наилучшее выполнение своих функций. Невозможно было представить, чтобы стенографистки пили чай или болтали по телефону, а завприемной улыбался. Вряд ли они ходили и в туалет, во всяком случае, в рабочее время.

За двойными дверями главного кабинета страны стоящий навытяжку Леонид Васильевич Евсеев делал доклад Генеральному. Сейчас он не показался бы Максу генералиссимусом – обычный чиновник, скованный и робеющий перед начальством. Так же держался инструктор Паклин перед завсектором Пачулиным, а Пачулин, в свою очередь, – перед завотделом Евсеевым. Теперь Евсеев преданно ел глазами Генерального и не садился, несмотря на полученное разрешение.

– В конце концов, это подрывает авторитет всего международного коммунистического альянса, компрометирует лидеров африканского освободительного движения и дело борьбы с империализмом. Очень уязвима и наша позиция дружбы и поддержки Борсханы. Президента нельзя даже показать мировой общественности, под его именем всегда фигурирует брат, получивший надлежащее образование и выглядящий достаточно цивилизованно.

– Да, мне показывали фотографии, – Генеральный задумчиво пожевал губами. – Но все ли воспитательные возможности мы использовали? Все-таки воздействие через советников – очень мощный инструмент...

По цековской субординации, высказавшись, младший по рангу не мог повторяться. Поэтому Евсеев молчал. Но при упоминании советников лицо его приняло такое выражение, что Генеральный осекся.

– Ах, да... Но неужели это правда? Может... Может, ЦРУ подбрасывает нам ложную информацию? Это нельзя сбрасывать со счетов! Очернить наших друзей пытаются любыми способами! В том числе и выдумывая ужасные небылицы! Нам отсюда, издалека, трудно все правильно рассмотреть, разобраться и сориентироваться...

Этот вопрос выносился на уровень Генерального многократно, первый раз сразу же, как стало известно о судьбе первого советника. Но решение не принималось, потому что суть его запутывалась многословными туманными рассуждениями о добре, гуманности, провокациях и взвешенности. Сейчас дело грозило соскользнуть на наезженные рельсы.

– Простите, товарищ Генеральный секретарь...

– Если он не получил образования, так это не умаляет его организаторских качеств, многие вожди в нашей истории тоже не имели образования.

А внешность... Кто из нас выбирает себе внешность? А? Что вы сказали?

– Простите, товарищ Генеральный секретарь. – То, что сейчас делал Евсеев, по аппаратным меркам было отчаянной смелостью, граничащей с безумием. Можно было потерять место и отправиться в периферийный обком или послом в ту же Борсхану. А из-за чего рисковать? Ведь не тебя съедают...

Но Леонид Васильевич считал своим долгом сделать то, что делает. – В приемной сейчас находится наш специальный курьер...

Лицо Генерального оживилось, он заулыбался.

– Этот товарищ делает очень нужное и важное дело. Он помогает объединению вокруг нас многих коммунистических и рабочих партий.

– Он не так давно побывал в Борсхане...

– Да? – Улыбка стала еще шире.

– Он лично видел голову нашего советника на колу, видел, как Мулай Джуба ест человечину, и ему Тилай Джуба передал свое согласие. Кроме того, по приказу Мулай Джубы его телохранительницы надругались над ним. Он может рассказать вам обо всем этом.

По мере того как заведующий Международным отделом говорил, улыбка сползала с лица Генерального, в конце он погрустнел и надолго задумался.

Ему явно не хотелось из первых рук узнавать об ужасах Борсханы и принимать соответствующее решение. Но спецкурьер ждал в приемной, и оснований для отказа его принять не имелось.

– Ну хорошо, пусть зайдет...

Когда Макс переступал порог, он почти ощутимо почувствовал щелчок невидимой мембраны, отделяющей этот главный кабинет от остального мира.

Эта мембрана отсеивала все события, не вошедшие в официальные документы, предназначенные для Генерального. Он прошел сквозь невидимую преграду и мог рассказать хозяину кабинета всю правду, что, собственно, и входило в его задачу.

Генеральный, известный по иконостасу Политбюро и индивидуальным портретам всей стране, оказался маленьким и довольно невзрачным человечком, совершенно не похожим на руководителя высшего ареопага страны. Макс не увидел ни властной значимости, ни спокойной уверенности, ни проглядывающей изнутри вельможной интеллигентности, которую так умело находили в зауряднейших лицах придворные фотографы и ретушеры.

Обойдя стол. Генеральный за руку поздоровался со спецкурьером и предложил сесть, чем тот не преминул воспользоваться, не беря примера со стоящего столбом Евсеева.