Оператор моего настроения (СИ)

Словно в бреду подхожу к шкафу, выволакиваю из него сумку и начинаю сгребать с полок вещи, стараясь не смотреть на жмущуюся к балкону сучку. Шиплю сквозь стиснутые зубы, застегивая молнию, а Макс даже не пытается вставать с кровати и что-то объяснять. Как маленький мальчик, блядь, спрятался с головой под одеяло. Ну да, согласна, нечего тут объяснять, да и я слушать не стану. Все ясно без слов. Не слепая. Поворачиваю голову и напоследок рассматриваю пристальнее ту, на кого "запал" жаждущий потрахаться. Две недели не дотерпел. Две недели! И с кем? С этой? Делаю шаг к девчонке, прикрывающей ладошками почти плоскую грудь, а она вжимается спиной в балконную дверь и начинает дрожать осиновым листом.

— Не бойся, не трону, — усмехаюсь, а саму подмывает вцепиться в ее крашеные волосы и оттаскать за них, вырывая клоками.

"Нашел же с кем… Получше что ли выбрать не смог, если уж решил оторваться? Или настолько прижало, что трахнул первую, кто попался под руку?"

Только в горле клокочет все сильнее, и чем больше смотрю на это нелепое подобие девушки, тем больнее становится внутри. Разноцветные волосы, размалеванное ярким макияжем лицо, тонкие губы, плоская грудь, намек на бедра — чуть ли не мальчишечье телосложение… В голове шкрябает робкая мысль, что потрахаться Макс мог втихаря, с гораздо более симпатичной или снять шлюху, наконец, и я бы не узнала. Но зачем-то притащил в дом это…

"Сука, да ты охуел!"

Рывком отбрасываю одеяло и только сейчас вижу, что Макс лежит раздетый по пояс и на его бледном лице нет никаких эмоций. Словно в кровати не живой человек, а бездушная фарфоровая кукла в полный рост с закатившимися глазами.

— Макс!? — хлопаю его по щекам, — Макс! Макс!!!

Пульса нет на запястье и едва прощупывается на шее. Я наклоняюсь над обескровленными губами, пытаясь уловить дыхание, и, рыча, подскакиваю на ноги, ловя за волосы метнувшуюся к выходу сучку с вещами в руках. Вцепляюсь в них мертвой хваткой и со всей дури дёргаю на себя.

— А-а-а! Отпусти! Совсем больная!?

Только я не слышу ни ее воплей, ни звука пощёчины, после которой полуголое недоразумение летит на пол и, вытаращив глаза, отползает обратно к балкону, а у него скрючивается, прижимая к щеке ладонь.

— Села! — рявкаю, показывая пальцем на стул. — Двинешься, убью!

— Хватит! Я больше не играю! Это уже перебор!

— Перебор!? Я сейчас тебе такой перебор устрою, мало не покажется! — ору на нее, делая шаг вперёд, чтобы отвесить ещё одну пощечину, а лучше две, и рычу от раздражения.

Чья-то рука, перехватывает мою ладонь буквально в миллиметре от щеки крашеной сучки, не давая завершить то, что я хочу сделать.

— Гуря, аккуратнее. Она беременная.

— Максимально нежно все, босс. Елизавета Павловна, тихо! Не рыпайтесь…

Только я выкручиваюсь и все же влепляю пощечину левой рукой, шипя дикой кошкой, что получилось слишком слабо.

— Еля, хватит!

Оборачиваюсь на голос, произнесший мое имя. Фил. Не Макс. Он все так же лежит на кровати, а я тут… вместо того, чтобы… Сорвавшись в слезы, бросаюсь к нему, хлопаю по лицу, завывая и умоляя открыть глаза.

Мимо пролетают вещи, брошенные Филом к балкону:

— Оделась! Гуря, чё там со скорой?

— Без нее обойдёмся. Я Слуеву лучше позвоню.

— Еля, как Клей? Давай завязывай реветь и включай врача. Нашатырь там или что надо?

— Я ветеринар…

— Да похуй! Тащи лекарства и делай что надо!

Лающие, звенящие льдом команды прошибают мою истерику. Я срываюсь за аптечкой привезенной из дома, переворачиваю ее и с бутыльком нашатырки в дрожащих руках возвращаюсь к Максу. За спиной раздается металлический лязг, и после него, в ответ, от балкона жалобный скулеж.

— Заглохла!

— Я же сказала, что больше не играю! Стоп! Стоп!!!

— Если Клей не выкарабкается, ты, сука, за ним отправишься!

— Стоп! Стоп! Хватит!

Все слова доносятся словно сквозь вату. Подношу открытую бутылочку с нашатыркой к носу Максима. Едкий запах пробирается в ноздри, заполняет собой лёгкие, но не может вытравить страх. Кажется, что ещё немного и перетянутые нервы лопнут.

— Макс! Макс! Макс! — луплю его по щекам, раз за разом поднося нашатырь и проверяя пульс. — Малыш, пожалуйста! Макс, блядь!

Дёргает головой, морщась и отворачиваясь, приоткрывает глаза и шепчет, едва ворочая языком:

— Не ругайся… Мира повторять будет.

Киваю и срываюсь в слезы, утыкаясь лицом ему в шею, а Макс поднимает ладонь, медленно проводит по моим плечам:

— Еля, ну ты чего? Что со мной будет?

— Клей!? Ты как, братишка?

— Башка трещит, как с бодунища, и не помню них… ничего после кофе. Ден что ли подколол?

— Не Ден, а эта тупая овца, — Фил кивнул в сторону сидящей на стуле девушки, и она сперва вскинулась, а потом сразу же съежилась от его улыбочки, не предвещающий ничего хорошего. — Да-да, овца. Хрен отвертишься. У меня в клубе камеры не для красоты стоят. Давай, молись, чтобы врач сказал, что Клей оклемается, и скажи спасибо Гуре, что не дал тебя грохнуть раньше времени.