Оператор моего настроения

Главное, с первой секунды сломать все шаблоны и дальше херачить, не давая одуматься ни на секунду. Елю колотит, хоть она и старается этого не показывать. За двадцать минут поездки раз сто повторила, что у мамы тяжелый характер, а я сто раз ответил, что все будет о`кей. Жму кнопку звонка, Еля впивается пальцами в мою ладонь.

— Татьяна Федоровна, добрый вечер. Я к вам с миром.

Окидывает взглядом, распатронивая за одну секунду на атомы и, улыбнувшись дочери, прижигает меня ледяным тоном:

— Гонцов, приносящих дурные вести в дом, раньше убивали. Знаешь об этом?

— Прошу, — поднимаю подбородок выше, открывая горло, и протягиваю Гарских опасную бритву, купленную накануне.

Если Фил не наебался… Бля!

Острое лезвие уперлось в кожу раньше, чем раздался звук упавшей на паркет коробочки, в которой оно лежало, а холод в глазах женщины сменился усмешкой:

— Глупая и ненужная смелость.

— Мама! Макс!

— Еля, все о'кей.

Только уверенности в этом у меня никакой. И, сука, страшно, что у тещи, будущей, если все же прокатит, не дрогнет рука или она не чиркнет бритвой, уже специально, подтверждая свои слова действием.

— Боишься, — медленно произнесла она, упиваясь самим фактом моего страха.

— Вас да.

— И знаешь, что ты мне не нравишься.

— Знаю.

— Но все равно пришел, — лезвие медленно поднялось выше, упираясь кончиком под подбородок, заставляя поднять голову выше и судорожно сглотнуть. — Что с бровью, гонец?

— Защищал свое.

— А кто тебе сказал, что она твоя?

— Вот я и пришел спросить, могу ли взять Елю в жены.

— Ты уже знаешь мой ответ.

— Тогда лучше прирежьте. Без нее я не уйду.

Пристальный взгляд, словно детектор лжи, взвешивает мои слова, пощелкивая своими циничными релюшками и впиваясь через глаза прямиком в мозг.

— Антонина!

— Да, Татьяна Федоровна.

— Накрой на троих.

— Хорошо, Татьяна Федоровна.

Пальцы Ели, до этого сжимающие мою ладонь, дрогнули и ослабли, а я выдохнул с облегчением, когда Гарских сделала шаг назад и улыбнулась, рассматривая бритву с капелькой крови на кончике:

— Хорошая заточка, — женщина, играючись, несколько раз покрутила мой подарок в руке и, защелкнув, пошла к небольшому шкафу со стеклянными дверцами. — Кто рассказал?

— Гроссов.

— Марк!?

— Фил, — ответил я, проводя ладонью по шее, не веря, что она осталась целой.

— Филипп? — рассмеялась Гарских, укладывая бритву в углубление рядом с другими, лежащими на полочках. — Вот уж не думала, что этот засранец запомнит. Он был у нас в гостях один раз, с мамой. Совсем маленький. Лиза, может помнишь тетю Женю? Мы тогда жили на Жуковской… Думала, уши ему оторву за то, что полез смотреть без разрешения и чуть пальцы себе не отрезал, а вон оно как вывернулось. Забавно. И как он? Марк говорил, что в музыку подался.

— Сегодня у него в клубе концерт, а одиннадцатого в "Олимпе".

— Понятно. Мальчик захватывает мир. Амбициозный, как отец. А ты? Есть чем гордиться?

— У меня будет дочь. И вы меня не прирезали, — наткнувшись на смеющийся взгляд, замер и добавил, — сегодня.

— А он умнее, чем кажется, Лиза, — кивнула Гарских, делая приглашающий жест в сторону обеденной.

Рядом с тарелкой несколько ложек и вилок. Я в душе не ебу на кой хрен столько нужно и, подсмотрев, что делает Еля, тяну со стола салфетку, обхваченную широким блестящим кольцом, чтобы накрыть ей колени. Блядские и ненужные сложности, а Гарских молча ставит в своем списке моих минусов ещё один. Она вроде бы и не смотрит в мою сторону, будто меня вообще не существует, и за столом сидят только два человека — она и Еля, — но каждый промах, с неправильно взятой вилкой или ложкой, отзывается на ее губах едкой улыбочкой, а в воздухе отчётливо слышно, как взмахивает невидимый карандашик и появляется очередная запись. И их становится все больше. Пиздец. Надо было хоть почитать что и как. Если бы знал…

Я давлюсь, решая попробовать улитки, которые ест Гарских, и она хохочет в голос, впервые за весь ужин обратившись ко мне по имени:

— Выплюнь уже, Максим, если не нравится. Антонина, убери и принеси ему воды.

— Спасибо, Татьяна Федоровна, — сплевываю в салфетку мерзкую хрень, окончательно падая в глазах женщины, а она поднимает бокал с вином, откидывается на спинку стула и снова начинает патронить меня на составляющие:

— С ним стыдно выйти в общество, Лиза.

— Мама!

— И с Борей ты смотрелась лучше.

От одного упоминания о Боречке, я заскрежетал зубами, а Еля бросила вилку на стол и со злостью прошипела: