Оператор моего настроения

Выдыхаю с облегчением, услышав за спиной приближающиеся шаги — при дочери Федоровна хоть немного держит себя в руках и все же откладывает подарок в сторону довольная, как хрен знает кто.

— Мам, а ты чего такая странная? — Еля опускается на стул, кладет ладонь на мое дергающееся бедро и ее голос начинает звенеть. — Мама! Опять!? Сколько можно?

— Мне нравится, как Максим держится.

Охренеть! Ей видишь ли нравится, как Максим держится, а то что Максим уже и завещание написал, и в гробик прилёг, и даже земелькой себя присыпать начал, так — хрень. Развлекалочка у нее такая своеобразная — седые волосы на моей башке генерировать. За пять минут, пока Еля в туалет ходила, жути нагнала по самое горлышко, и сидит счастливая.

— Антонина! — рявкает похлеще тепловозного гудка, а я уже сомневаюсь, что переживу ещё пару таких походов в гости.

И ведь знаю, что ничего плохого не сделал, а каждый раз очко на минус сводит, стоит переступить порог ее дома. Не теща, а ведьма какая-то. Любительница опасных бритв, блин! Ещё и кухарку себе под стать выбрала. Та ещё мегера с суповником. Шкандыбает с таким видом будто у самой королевы Елизаветы работает, а не у Сатаны Федоровны.

Будь моя воля, вообще бы в эти гости не ездил, но Еле нравится обедать в воскресенье у мамы, и я еду, всю дорогу уговаривая себя, что раз в неделю — далеко не худший вариант, мысленно настраиваюсь, обещая себе бонус — целых шесть дней спокойствия, и практически сразу мечтаю свалить. В детстве стоматолога так не боялся, как любимую тещеньку, а ей видимо в кайф надо мной глумиться. Вот и сейчас отправила Мегеру обратно и сама взялась половником орудовать, накладывая мне пельмени. Типа заботу проявляет.

— Максим, тебе с водичкой или без?

— Если можно, Татьяна Федоровна.

— А почему нельзя? Конечно можно. Воды не жалко.

— Мама!!! Ты куда ему столько валишь?

— Мужчина должен много есть.

В душе не представляю куда в меня влезет та гора пельменей, которую мне наложили щедрой рукой, но, бля буду, сожру, чтобы хоть здесь отколупалась. Если не придумает ещё чего-нибудь.

— Сметану бери, Максим.

— Спасибо, Татьяна Федоровна.

Одно радует — пельмени я действительно люблю, а у Федоровны они реально прикольные. Небольшие, с кислинкой непонятной, но от этого не менее вкусные. Одно смущает, что тещенька больше смотрит, чем ест. Травануть что ли решила, а кислинка эта — яд какой-нибудь? От этой мысли пельмень встал поперек горла, и я чуть ли не силой протолкнул его вниз по пищеводу.

— Антонина добавляет в мясо квашеную капусту, — усмехнувшись, развеяла мои опасения теща. — Ешь, не бойся.

— Спасибо, Татьяна Федоровна, — просипел я, мысленно перекрестившись. Точно ведьма, если мысли читает.

— М-да… Тяжело нам с тобой будет, Максим, — выждав несколько минут, произнесла Федоровна, поднимая ладонь, чтобы Еля не влезла.

— Почему, Татьяна Федоровна?

— Юлить я не люблю и характер у меня тяжёлый. Может потому и мужа не было, что с рохлей жить — одно наказание, а того, кому доверять можно, не встретила.

— Так не все же рохли, Татьяна Федоровна, — с опаской произнес я.

— Может и не все, — кивнула она, насаживая пельменину на вилку. Покрутила его и отправила в рот со странной улыбкой. — Как пельмешки? Нравятся?

— Да, Татьяна Федоровна.

— Хорошо. Антонине скажу, чтобы с собой вам положила, — бросила быстрый взгляд на мою тарелку и хмыкнула непонятно к чему. — Неплохо.

Затянувшись сигаретой, выдыхаю дым в потолок и жму плечами:

— Я вообще не понимаю мать Ели. И этого странного недоперемирия тоже. Вроде бы открытой войны нет, и даже спрашивает чё и как там у меня, а с другой стороны миром между нами не пахнет. Кубатурит что-то у себя в голове, будто взвешивает каждое мое слово и поступок, и мне ничего не остаётся делать, как ждать ее приговора. Казнит или помилует, хер знает. Хочется уже хоть какой-нибудь определенности, а ее нет. Только башка пухнет от непоняток и нажраться, как к ней съездим, хочется.

— Попадалово, братка…

— И не говори.

М-да. Что-то я не думал, что по трезвянке когда-нибудь так прорвет. Пригнал в клуб, вывалил на Фила свои мысли и самому становится стрёмно от того, что без палева все рассказал, а сам в глаза смотреть не могу — застебет ещё, — и таращусь на бутылки на полочках за стойкой, понимая, что в них банальная алкашка, которая ни хрена не решит, и проблем потом будет только больше. Лучше уж Филыч застебет, чем нажираться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Не, — протянул Фил, проследив мой взгляд. — Не варик, братка. Ну нажрешься ты, и дальше что? Еля, может, и поймет, что у тебя крышку срывает, на утро башка потрещит, а Федоровна узнает и точно на ленточки пустит.

— Как не хер делать, бро. У нее целый шкаф этих бритв на любой вкус и цвет.

— Вот и я про что, — выудив сигарету из моей пачки, Фил помял ее в пальцах и постучал фильтром о стойку. — Жди пока малая родится. Там и вам не до гостей будет, и теща, может, подуспокоится.

— А может и не успокоится.

— Ну да. Жиза, бля.

— Вообще трындец какой-то.