Было совершенно очевидным, что в том положении, в котором остался вопрос о сухопутном содействии дарданельской операции после заседания 19 февраля, он оставаться не может, и 24 февраля, когда стали известны переговоры Кардена и Максвеллом, состоялось новое заседание военного совета. На этом заседании были сделаны серьезные попытки примирить противоречивые взгляды адмиралтейства и военного министерства. Спор неизбежно касался 29-й дивизии. Может казаться странным, что в то время, когда столько дивизий находилось на западном фронте, так много спорили и говорили о посылке одной. Но дело в том, что встретились два враждебных друг другу направления стратегического мышления. Могла бы эта дивизия способствовать успеху в Дарданеллах или нет — неизвестно, но, конечно, не от ее присутствия на западном фронте зависела победа или поражение во Франции. Посылка этой дивизии в Средиземное море означала отказ считать дарданельскую операцию диверсией и принципиальное признание Дарданелл вспомогательным наступательным театром. Фактически дело к этому и клонилось, хотя и незаметно. Условие Китченера и французов, что операция может быть в любой момент прекращена, исчезло. Это случилось, главным образом, благодаря тому, что отпала возможность действий на салоникском направлении и Дарданеллы оставались единственным местом, где можно было оказать давление на Балканские государства для окончательной изоляции центральных держав. Решение послать войска означало признание наших намерений прорваться даже и в том случае, если флоту не удастся самостоятельно выполнить задачу. Посылка 29-й дивизии означала признание важности успеха в Дарданеллах, стоящего известного риска на западном фронте, и оставление на неопределенное время надежды на наступление во Франции. 29-я дивизия служила яблоком раздора между двумя школами. Одна настаивала на том, что надо атаковать неприятеля в его слабом месте, где можно ожидать больших материальных и моральных успехов с меньшей затратой сил и средств, другая же — требовала посылки всех войск, до последнего солдата, на главный театр, где были сосредоточены главные силы врага. Для сторонников этого взгляда Франция являлась «решающим» театром, с чем сторонники первой школы согласиться не могли.
Эти взгляды, повидимому, не были вполне ясно формулированы на заседаниях, но они служили основой всех споров[72]
. Требования адмиралтейства сводились к тому, чтобы получить войска в силах, достаточных не только для закрепления берегов пролива после разрушения фортов, но и для занятия главного объекта атаки — Константинополя. Считалось, что 100 000 человек, при поддержке флота, хватит для этой цели, и они имелись уже в виду.22 февраля французское правительство выпустило приказ о сформировании к 1 марта экспедиционного отряда, наименованного Corps Expeditionnaire d'Orient, в составе 1 пехотной дивизии. Этот отряд совместно с 29-й и территориальной дивизиями и обещанными ранее войсками, не считая тех, которые была готова дать Россия, составляли необходимые 100 000.
Столь крупные силы представлялись желательными для соединенной атаки, но адмиралтейство определенно отказывалось от подобного намерения. Войска не должны были использоваться для овладения фортами ранее почти полного их разрушения флотом. Войска были необходимы на случай, если при последней стадии операции путь флоту окажется прегражденным минным заграждением, защищаемым с берега большими силами. Однако, Китченер оставался при своем мнении и не уступал. Если флот рассчитывал достигнуть того, на что надеялся, он не видел причины посылать такое количество войск. Одновременно Китченер сделал откровенное заявление, в корне меняющее первоначальный характер всего предприятия. Он заявил, что неуспех дела недопустим, ибо опыт знатока Востока подсказывает ему, что наше поражение в Леванте грозит самыми серьезными последствиями. Мы же зашли слишком далеко, чтобы повернуть назад. Поэтому, если флот не может справиться со стоящей перед ним задачей собственными силами, армия должна притти на помощь.
Уступка была очень велика, в особенности принимая во внимание все возрастающие трудности при согласовании наших взглядов на план кампании с взглядами французского главного штаба. К несчастью, эта уступка свелась лишь к компромиссу между двумя течениями стратегической мысли.
Вопросы стратегии и политики, связанные с операцией, были настолько сложны и деликатны, что в этот день никакого окончательного решения вынесено не было. Единственно, в чем согласились, — это в подтверждении инструкции ген. Бердвуду обсудить обстановку в адм. Карденом.