Операция «Аурум»

— Тайна!.. Очень великая тайна, что Камалов закладывает!.. Пойдем, Максимовна.

Понятые ушли.

Полковник нетерпеливо потер ладони.

— Что же нам теперь делать, ждать, пока этот гуляка проспится?

— А я уже проспался, — неожиданно подал голос Камалов. — И я готов сейчас... — он захлебнулся слюной, закашлялся и, тяжело поднявшись на коротенькие свои ножки, с неожиданной силой вскричал: — Добровольное!.. Чистосердечное признание!.. Я знал, что все так кончится. Прошу принять во внимание!.. Чистосердечное...

Честно говоря, профессиональное чувство розыскников было уязвлено. Конечно, это просто здорово, что так быстро и без особых трудов схвачен один из преступников, который горит желанием рассказать все начистоту. И все же... Как-то обыденно все вышло. Никаких интеллектуальных дуэлей с хитрым противником, мастерски проведенных операций. И как назло название всей этой операции, в которой участвует большая оперативная группа, дали помпезное — «Операция «Аурум». Золотая латынь! Аурум по латыни — золото. А сейчас этот тип выложит про это золото все как на блюде.

Махмудов уселся в старинное полукресло с продавленным сиденьем, вздохнул.

— Что ж, чистосердечное, так чистосердечное. Выкладывайте. Только не вздумайте водить нас за нос.

Камалов попытался опуститься на колени, молитвенно сложив ладони на пухлой груди, но его подхватил под мышки Васюков. Пробасил:

— У нас так не принято, гражданин, обожающий злато. Просто садитесь вот на этот колченогий пуфик и выкладывайте все, как на духу. Знаете, что полагается за хищения в очень крупных размерах, а?

— Знаю... Вышка, — вздохнул толстяк и заплакал.

— Дмитрий Алексеевич!.. — одернул полковник Васюкова.

— Слушаюсь.

— Рассказывайте, Камалов, — полковник вытащил из кармана свои любимые сигареты «Новость». — Не желаете?

— Мне бы полстаканчика. Для наведения ясности в голове. Вон в той бутылочке.

— O! — улыбнулся Фарид Абдурахманович. — Вы, я вижу, лечитесь по древнему рецепту — от чего заболели, тем и врачуетесь. Увы, не могу. Допрашивать подозреваемого, который находится в состоянии опьянения, знаете, как-то не положено...

— Так я же буду в лучшем состоянии, а не в худшем. У меня мысли путаются.

— Ничего, мы их потом распутаем. Выкладывайте свое чистосердечное...

Запинаясь, действительно путаясь в мыслях, сбиваясь, толстяк начал свою исповедь:

— Когда мы из подвала вылезли и я пришел к себе на склад... меня всего колотило. И всю ночь... милиционеры снились... Кошмары всякие. Что вы улыбаетесь? Старшина в окно влез, прозрачный такой и с жезлом, гонялся за мной, а жезл этот — как дубинка...

— Во дает! — не выдержал Васюков. — Прямо сказки Гофмана.

— Какого Гофмана? Не знаю я никакого Гофмана, — заканючил Камалов...

— В этом мы не сомневаемся, — остановил его полковник. — Ближе к делу...

— Вчера он зашел и говорит: «Из дома не показывайся! Болей себе на здоровье».

— Кто говорит? — не удержался и Рахимов. — Прозрачный старшина милиции?

— Нет, не он. Мансуров. Хаким Мансуров. Он знает, что я в любой момент больничный могу взять на законном основании. Гипертония у меня на высоком уровне.

— А пьете! — Махмудов покачал головой.

— А!.. Пьешь — помрешь, не пьешь — все равно помрешь. А тут еще Мансуров... «Пей! — приказал. — Когда ты под мухой, ты похрабрее. А в трезвом виде трус отчаянный. Появишься на заводе, на твою поганую морду посмотрят, и сразу — браслетки на лапы. Дома сиди. Болей. Пройдет шухер — и порядок». Он и запер меня. Принес выпивки навалом, закуску. Приказал пить и спать. А вы тут как тут... Он ведь уверял, что у нас все чисто... Почему же вы?..

— Повремените с вопросами, Камалов. Не мы же делаем чистосердечное признание. — Полковник уставил немигающий взгляд в мутные, бегающие глаза преступника. — Где золото?.. Где?!. Быстро!

— Золото? — Камалов развел руками. — Нет у меня никакого золота.

— Что-то непохоже это на чистосердечное признание, — произнес Икрам.

Махмудов переглянулся со своими подчиненными, мол, не вмешивайтесь, без эмоций.

— Клянусь жизнью своей! — завопил Камалов и как-то очень сноровисто сполз с пуфика, упав все же на колени. — Чистую правду говорю!..

— Правду девяносто шестой пробы, — не удержался, скаламбурил Васюков, вновь усаживая своего подопечного на пуфик.

— Мы с Мансуровым договорились так: мне он платит деньгами, а золото забирает себе.

— Сколько обещал денег?

— Мы не знали в точности, сколько будет в сейфе золота. Хаким обещал стоимость третьей части.

— Почему только третьей части? Так рисковать за треть?

Глазки Камалова шустро забегали, заюлили.

— Я боюсь его, Хакима. Зверь, а не человек! Разве ж я пошел бы на такое дело?! Сами видите, живу хорошо. Честно говорю, имею свежую копейку. А он меня раскусил, понял, что я трус. Да, я трус! Он знал: сколько предложит — я на все соглашусь. А третья часть — это мало, что ли? Я бы и на меньше согласился... Боюсь я его...

— Трусость — дурное свойство человеческое, — возразил полковник, — но оно не врожденное, а...