Наконец, кинокамера стала сосредотачиваться на отдельных людях, показывать их крупным планом. Один... Другой, третий...
— Ну, — спросил Рахимов с замиранием сердца.
Парень сглотнул слюну, произнес осипшим голосом:
— Сейчас... Прошел один. В музучилище с сестренкой моей учился. Скрипач. Теперь, наверное, уже в консерватории...
Камера остановилась на «Жигулях» с открытым капотом. Кто-то, нагнувшись, копался в моторе. Рахимов затаил дыхание; узнает или не узнает?!
Олег Сагитов разогнулся, и теперь стоял выпрямившись, вытирая руки белым платком. Внимательно оглядел руки, подошел к урне и бросил туда платок. Вынул сигареты.
Щека парня, смотревшего фильм, слегка дернулась, он подался вперед. Пленка кончилась. Вспыхнул свет. Щекочихин сидел, прикрыв глаза руками, как бы силясь что-то вспомнить.
— Еще раз, если можно, — тихо прошептал он, словно опасаясь, что спугнет видение прошлого. — Все не надо. Концовку. Автомобиль.
Икрам потом рассказывал, что просто сам не знает, как его тогда не хватил микроинфаркт. Сердце его готово было выскочить из груди. Неужели узнал?
И снова Олег Сагитов стоял и вытирал запачканные руки белоснежным носовым платком. Вытер. Скомканный платок бросил в урну...
— Мессир! — вскричал вдруг Щекочихин. — Его звали Мессир!.. Это он. Ну, конечно, он. Только тогда он был чуть помоложе. Мессир, голубчик, как же ты мучил меня! Он умел доставать марафет. Так мы и познакомились. Он и в ювелирку меня послал из-за марафета. Сказал, всегда будет. Ах, Мессир!
— Мессир — кличка? — спросил Рахимов, стараясь не выдать своего волнения.
— Да... — рассеянно ответил Щекочихин. — Фамилии его я не знал. Он так себя и называл — Мессир. Еще он хорошо говорил по-английски. Я ему еще сказал однажды, когда он не хотел мне дать дозу: «Образованный садист!» Ох, у него и удар! Тогда я его почувствовал.
«Ну, вот, кажется, и конец приходит Олегу Сагитову, — ликовал Рахимов. — Ах, как уютно он себя чувствовал под защитой презумпции невиновности!»
— Вы правы, товарищ полковник, — согласно кивнул эксперт — аккуратный старший лейтенант с университетским значком на мундире. Такой чистенький, вылощенный, что хоть на выставку его, если бы, конечно, бывали выставки образцовых старших лейтенантов. — Я тоже считаю, что преступник хотел переплавить золото с одной целью — чтобы было удобно его реализовать, перевозить и так далее. Не будет же он с весами стоять на базаре и кричать: «Кому высокопробное, годное к употреблению, золото в пластинах?» А статуэтку он почти без риска мог отнести в ювелирную мастерскую, сказав, что она фамильная, родовая и изготовить из нее кучу всяких безделушек.
— Может он самостоятельно переплавить пуд золота? — поинтересовался Махмудов.
— В домашних условиях это практически невозможно. Требуется температура не ниже тысячи двести по цельсию. Для этого необходимо использовать промышленное напряжение.
— Ясно. Спасибо за консультацию.
— Не за что, товарищ полковник, — образцовый старший лейтенант подошел к зазвонившему телефону. — Полковника Махмудова? Передаю трубку.
Звонил майор Ибрагимов.
— Через полчаса интересующий нас человек уезжает с гостями кинофестиваля в Самарканд. Разрешите сопровождать?
— Выдумал! Он же тебя знает.
— Он нас всех знает, товарищ полковник.
— Верно. Мы там, на заводе, все время крутились.
— Я осторожно, товарищ полковник. Чует сердце, что едет он неспроста, не только в качестве переводчика. Он же на фестивале числится переводчиком пресс-центра. Билет у него в одиннадцатый вагон, а кинодеятели — с первого до восьмого вагона.
Немного подумав, полковник ответил:
— Ладно, ни пуха тебе ни пера!
— К черту, товарищ полковник!.. Извините. Так же принято.
— Ладно уж, — Махмудов повесил трубку и тут же набрал номер. — Васюков?.. Быстренько на вокзал. В штатском, разумеется. Когда нужно, тебя не заставишь форму надеть, а тут вдруг спрашиваешь. И не спускай глаз с майора Ибрагимова. Следуй за ним, как нитка за иголкой. Если что — подстрахуй. В общем, сам понимаешь. Ехать в разных вагонах.