Операция «Б»

Полковник Преображенский по достоинству оценил предлагаемый командующим ВВС флота замысел пробного полета на Берлин. Конечно, лучше было бы дальним бомбардировщикам возвращаться от Штеттина на Сааремаа по прежнему маршруту, хотя и в то же время заманчиво нанести неожиданный бомбовой удар по фашистской эскадре на рейде Данцига. Следовало лишь отказаться от прицельного бомбометания, на немецких кораблях мощная противозенитная артиллерия, десятки скорострельных зенитных пулеметов. Можно потерять боевые экипажи, а это сейчас неоправданно, ведь главная цель — Берлин.

Жаворонков согласился с доводами полковника.

— Кто возглавит пробный полет на Берлин? — спросил он.

— Командир первой эскадрильи капитан Ефремов, — ответил Преображенский.

— Приглашайте капитана Ефремова со своим штурманом сюда, на командный пункт…

Капитан Ефремов и штурман старший лейтенант Серебряков явились на КП быстро; они находились поблизости, в штабной землянке на занятиях по изучению обстановки в районе Берлина, которое вел прилетевший из Москвы флагманский штурман авиации Военно-Морского Флота полковник Мастипан.

Боевую задачу на пробный полет поставил сам командующий ВВС флота, Серебряков тут же перенес маршрут на свою штурманскую карту. Лететь придется фактически вслепую: ночью и почти в сплошной облачности.

Определили бомбовую нагрузку на каждый самолет. Решили брать по 800 килограммов фугасных авиационных бомб ФАБ-250 и ФАБ-100.

Преображенский назвал остальные четыре экипажа ДБ-3 летчиков капитана Беляева, старших лейтенантов Семенова и Трычкова, лейтенанта Леонова.

В ночь на 5 августа пять дальних бомбардировщиков взлетели с аэродрома Кагул с интервалом в десять минут и взяли курс на Штеттин. Каждый ДБ-3 шел самостоятельно, радиосвязь между бомбардировщиками в воздухе запрещалась.

Ефремов перед взлетом посмотрел на часы: стрелки показывали ровно двадцать два часа. Сразу же с набором высоты самолет вошел в плотные слои облаков. Стрелка высотомера медленно ползла вверх, достигла отметки четырех тысяч метров, но облачности, казалось, не будет и конца. Можно было бы еще «поднимать» потолок, но тогда придется надевать кислородные маски, что затруднит работу.

Ефремов перевел ДБ-3 в горизонтальный полет, откинулся на спинку кресла. Сразу же почувствовал холод, ведь кабина летчика не герметична. На земле было жарко в меховом комбинезоне, а тут, на высоте, без него невозможно обойтись. Самолет затрясло точно на ухабах — попали в зону разреженных кучевых облаков. В образовавшиеся маленькие «окна» Ефремов пытался разглядеть море, но ничего не видно. Напрасная трата сил. Лучше смотреть на тускло освещенные приборы, они привычно успокаивают нервы. Полет фактически еще только начинался, впереди неизведанная и оттого загадочно-страшная немецкая земля. Как-то встретит она советские самолеты, первыми с начала войны появившиеся в воздушном пространстве фашистской Германии?

— Штурман, как там у вас? — поинтересовался по СПУ Ефремов, нарушив обычное для всех членов экипажа молчание во время полетов.

— Все хорошо, товарищ командир. Приборы в норме, — охотно отозвался Серебряков.

— Стрелок-радист?

— Полный порядок на седой революционной Балтике! — послышался ответ младшего лейтенанта Анисимова. — Никаких отклонений! Не считая собачьего холода.

— Над Штеттином будет теплее, — пообещал Ефремов. — Немцы с удовольствием подбросят нам огонька…

И опять длительное молчание. Наконец голос штурмана:

— Товарищ командир, подходим к расчетной поворотной точке маршрута. Мы над центральной частью Балтики. Прошу лечь на курс сто восемьдесят пять.

— Курс сто восемьдесят пять, — повторил Ефремов, разворачивая ДБ-3 почти строго на юг.

Снова молчание. В ушах беспрестанный, ровный рокот двух мощных моторов бомбардировщика. Где-то сзади следом идут ДБ-3 Беляева, Семенова, Трычкова и Леонова.

Стрелки часов давно уже перевалили за цифру «24» — начинались новые сутки, 5 августа 1941 года.

— Товарищ командир, подходим к береговой черте, — почти торжественным голосом передал Серебряков. Ефремову понятно было волнение штурмана: еще бы, они первыми подходят к территории фашистской Германии.

— Есть береговая черта! — воскликнул Серебряков. — Справа по курсу скоро будет Штеттин…

Сколько ни вглядывался Ефремов, внизу ничего не было видно. Штеттин закрыли толстые слои облаков, а спускаться ниже рискованно, можно напороться на аэростаты заграждения.

— Товарищи дорогие, друзья! — обратился по СПУ к своему экипажу Ефремов. Летим над фашистской землей! Поздравляю! Мы — первые!

— Проторим дорожку, — отозвался стрелок-радист младший лейтенант Анисимов. Потом сделаем из нее целый воздушный тракт Кагул — Берлин!

В томительном ожидании минуты полета тянулись медленнее обычного. Там, внизу, под крыльями родной «букашки» вражеская земля. И с нее вот-вот могли открыть огонь зенитки по неизвестному самолету.