Операция «Б»

Вернулся в землянку Коккинаки недовольный и расстроенный. Летчики и штурманы во главе со своим командиром словно сговорились, как огня боятся ФАБ-тысяча. Да и генерал Жаворонков их поддерживает. А у него задание, личное задание Верховного Главнокомандующего, который требует бомбить Берлин авиабомбами самого крупного калибра. Даже трудно представить, как отнесется к нему Сталин, когда он вернется в Москву ни с чем. Такого еще не бывало, чтобы желание Сталина кто-то не выполнил.

Преображенский хотел было остаться со своими летчиками, но Жаворонков попросил его пройти вместе с ним в землянку к Коккинаки. Ведь предстоял еще самый серьезный разговор с представителем Ставки, и мнение командира полка будет не последним. Насупившись, они оба сосредоточенно молчали, понимая состояние явно рассерженного Коккинаки. Да и им было не легко, вопрос касался жизни и смерти вверенных боевых экипажей авиагруппы особого назначения.

Вошел с подносом адъютант командующего майор Боков, поставил на стол три стакана горячего крепкого чая, холодную закуску и молча вышел.

— Владимир Константинович, перекусим слегка, — предложил Жаворонков.

Коккинаки словно не расслышал приглашения генерала, мысленно он все еще спорил с выступавшими на совещании летчиками и штурманами, опровергал их доводы.

— Собственно, я заранее предвидел, что скажет мне ваш летный состав, подвел он итоги совещания. — Каков поп, таков и приход. Каков командир полка, таковы и его подчиненные.

— Я горжусь своими подчиненными! — стараясь говорить спокойнее, ответил Преображенский. — У нас в полку отлично подготовленные, опытные экипажи. Если бы везде были такие, мы не отступали бы от немцев!

Коккинаки плохо слушал, о чем говорил Преображенский, думая о своем.

— Товарищ полковник, а почему вы не выступили на совещании? — спросил он, искоса поглядывая на раскрасневшееся, воспаленное лицо Преображенского.

— Свое личное мнение я вам уже высказал, Владимир Константинович.

— Я думал, грешным делом, вы встанете и скажете, что первым полетите на Берлин с ФАБ-тысяча. Пример, так сказать, покажете. По существующему в армии и на флоте командирскому принципу: делай как я!

Преображенский прикусил нижнюю губу, сдерживая себя. И все же резко сказал, хотя Жаворонков взглядом и просил его промолчать:

— Своим долгом я считаю как можно дольше громить немцев, по крайней мере до тех пор, пока мы не очистим от них нашу землю. Моя же бессмысленная смерть от предлагаемого вами эксперимента долгожданный час победы не приблизит. Другое дело, гибель при выполнении боевого задания, над Берлином…

— Значит, боитесь?! — по-своему расценил Коккинаки ответ командира полка.

— Трусом никогда не был и не буду! — вспыхнул Преображенский. — Говорить совсем одно, а вот делать… Да-а! — вдруг осенила его дерзкая мысль. — А почему бы вам, уважаемый Владимир Константинович, как летчику-испытателю, самому опытному из нас и лучше всех знающему машину ДБ-три, не показать нам, трусливым недоучкам, достойный подражания пример и первому не взлететь с ФАБ-тысяча?!

— Евгений Николаевич, да вы что? В своем уме? О чем говорите?! — перебил обескураженный неслыханной дерзостью командира полка явно растерявшийся Жаворонков. Но Преображенского уже невозможно было удержать, пока не выговорится.

— Нет, нет, я не за то, чтобы вы летели на Берлин, — продолжал, горячась, Преображенский. — Только взлетите с ФАБ-тысяча на внешней подвеске и сделайте круг над аэродромом. Всего один круг! Тогда и разговоров никаких не потребуется. Все экипажи последуют вашему примеру.

Жаворонков ожидал, что сейчас представитель Ставки накричит на несдержавшегося командира полка, и поделом, но Коккинаки был спокоен, даже нарочито флегматичен.

— Полковник, я сюда прилетел не учить вас летать, вы это сами делаете прекрасно, не хуже меня, — ровным голосом заговорил он. — Ставка меня послала к вам не за этим. Ставка требует громить Берлин авиабомбами самого крупного калибра! И мы с вами обязаны это указание… этот приказ выполнить. Понимаете? И выполним, я уверен.

— Тогда в чем сыр-бор? — удивленно спросил Преображенский. — Командующий отдаст приказ, и мы завтра же, все как один, возьмем на внешнюю подвеску по ФАБ-тысяча или по две ФАБ-пятьсет. А там трава не расти…

— Отдать приказ легко, — вздохнул Жаворонков. — Одним росчерком пера… А вот выполнить его как?

— Выполнять начнем беспрекословно, товарищ генерал. За это я ручаюсь, заверил Преображенский. — Только кто потом будет бомбить Берлин? Придется Ставке срочно перебрасывать на Сааремаа новую авиачасть.

Коккинаки встал, хотел пройтись по землянке, размять ноги, но, сделав два шага в маленьком помещении, снова опустился на табуретку.