Операция "Берег"

…Митрич наблюдает за противником, ругает немецкое оружие, немцев, Гитлера и всю нынешнюю говяную жизнь. Вот что это за финал фильмы? Хрень всякую немцы притащили, гранаты у них полу-деревянные, фляги пустые, автоматов нет. Могли бы пулемет притарабанить, у фрицев же их хватает. Тима-саранский издает чуть слышные звуки — подтверждает. Ему страшно умирать в этой такой знакомой, но не особо уютной траншее. Да и кому бы не страшно? Людям свойственно свой последний миг как-то иначе представлять. Вот если намечтать домашнюю мягкую кровать, себя дряхлого, внуков и правнуков, слезы льющих, горько всхлипывающую жену безутешную, доктора седенького, многознающего и успокоительного. Нет ничего такого. Траншеи, они под иную смерть роются. Собственно, для того траншеи и нужны, чтоб у кого-то в тылу оставался дом и привилегия до старости дожить.

Хочется пить, фляги у немцев были не то чтобы пусты. Но Тиме-саранскому воды нельзя — живот у него поранен. Ладно, помучаемся уж совместно, все равно недолго….

С этим Иванов тогда не угадал. Немцы не атаковали, а Тима-саранский до темноты дожил. Пришло подкрепление, принесли пожрать, боеприпасов и исправный «ручник». Митрич проводил бойца — раненого уволакивали на плащ-палатке, шансов, что живого до берега донесут, было негусто, а уж дальше и загадывать нечего. Но прибыло к «на аккумуляторной» пять человек — на «ка-пэ» батальона ситуацию сполна оценили, последние резервы наскребли.

Митрич хлебал чуть теплый суп, указывал ложкой — «там только на карачках, хрен знает как, но простреливают ироды, даром что траншея. У бака можно сидеть, курить, но башку не высовывать — на рыжем фоне заметна сразу. В уцелевшем окне здания конторки немцы пулемет никогда не ставят, а вот пробоина ниже их так и манит, как свежие гитлерюги подойдут, непременно устраиваются — прямо в дыру можно пулю пускать, непременно найдет гада…»

Спешил Иванов передать важные особенности обжитого места. Не то чтобы чуял что-то, просто по логике и вероятности выходило — засиделся. Не бывает такого, чтобы человек день за днем «на аккумуляторной» воевал и оставался бесконечно цел, только на холодный суп и поругивался. Достанет, вот следующим днем и достанет. Нужно хоть еще одного фрица свалить…

Ошибся, конечно, в сроках и возможностях судьбы Дмитрий Дмитриевич Иванов. Достало его только 15 ноября. До этого еще шестерых немцев без спешки и под личный отчет стукнул, ну и когда атаки отбивали, там уж оптово, на всех бойцов можно засчитать. Впрочем, к чему нам строгая бухгалтерия? Личный отсчет — он исключительно для интереса и повышения личного настроения.

Достало Митрича довольно нелепо. Мина ночью ляпнулась, да как-то мудрено, на стене рванула, что ли. Совершенно не ожидал такой подлости товарищ Иванов, только и почуял, как ноги слабеют, сел под стенку траншеи. Подумалось, «вот и всё, ну и ладно». Но что-то было слишком больно, по большей степени оттого, что вздохнуть легкими вообще не получалось. И где то смертное спокойствие? Ведь аккуратно под лопатку ударило. А тут хыр-хыр: не вздохнуть и не закричать. Да что, б… такое?

Нет, нашли сразу. Замотали под телогрейкой, ругая — да как умудрился-то⁈ Потом волокли, задевая о стенку траншеи головой и уж в какой раз нацепляя обратно сваливающуюся шапку. Хуже всего было, что ни вздохнуть, ни выматериться. Ох…

Лежал Иванов среди раненых полубоком, мордой вниз, ничего не видя. Ковырялся со спиной кто-то медицинский, пронзало болью, накрывали шинелью, потом снова открывали. Перекладывали. Под желтый вздрагивающий свет операционной туда, обратно… вроде резали. Наконец начало сознание покидать. Приходил в себя, слушал, поскольку уши все равно никак зажать нельзя. Немцы вышли к Волге, наши — те, что в 138-й стрелковой — отрезаны и прижаты к берегу. А переправы в общем и нет — «сало» по реке идет и идет, когда лед встанет — непонятно. Здесь и сдохнем.

Несправедливо это было. Отчего нельзя было закончить в траншее «на аккумуляторной»? Уже и настроился человек, и настроение имелось. Не заслужил, что ли? Или должок все еще держал? Понятно, за Гришку и Сашку всю эту… 6-ю армию фрицев с их сраным Паулюсом поголовно пострелять — и то ничтожно мало будет. Но с такими задачами в одиночку справиться довольно сложно. Нужно все-таки с пониманием к отдельным бойцам-Ивановым относиться, дать спокойную смерть.

А сознание все чаще уходило. Видать, колебался бог — может, действительно отпустить пора, не мучить?

…Разок пришел в себя Иванов — слегка качало, и холод студеный вокруг, гул двигателя. Причудилось — опять в Сталинград переправляют, сейчас умный дед-речник чего-то этого, философского скажет. Удивился из последних сил — смысл-то какой? Сил винтовку поднять нет, тут хоть как себя уговаривай. Зачем везут, смысла уже нет. Но соседи постанывали, говорили про броню — пробивался на левый берег бронекатер, полный битого пехотного народа.