Операция без выстрела

— Э нет, — запротестовал Ильчишин. — Так не годится. Какое это путешествие, когда голод в глазах светится? Сбегай-ка, друже, на полонину и принеси чего-нибудь перекусить.

— Это только сдается, что до полонины близко, — молвил гуцул. — Гора крутая. Пока вернусь, не один час пролетит. А пора двигаться. Такой приказ имею. Если выступим засветло, быстрей до места доберемся.

— Может, и вправду, заскочим на полонину, но гуртом? Все равно надо с горы спускаться. Как думаешь, Дорко? — спросил Мамчур. — А потом пойдем в лес.

— Да, да, — подхватил Ильчишин, с благодарностью поглядывая на Миколу.

— Ну, пусть так, — согласился наконец связной. — Обходитесь только с ними по-доброму, чтобы овчары не поняли, кто вы такие.

Пока спустились с горы, солнце уже цеплялось за верхушки сосен, бросая на путников косые лучи. В непроглядных лесах ветер шумел, как морские волны.

Остановились.

— Я буду караулить, ведь я не голодный, — сказал гуцул и сел на траву. — Амуницию и оружие оставьте тут да идите с богом. Пускай себе думают, что вы лесорубы. Чуешь, Микола, так и скажи хозяину, они хорошо угостят.

Полонина расстилалась ковром. Мягкая трава скрадывала шаги, и группа двигалась медленно серой тучкой на фоне ярко-зеленых лугов. На пушистой мураве четверка чуть передохнула и двинулась дальше уже веселее, предвкушая близкое угощение.

— Дай боже здоровья!

— Доброго здоровья и вам! — ответил старший. — Издалека будете?

— А вон за старым дубом лес валим. Харчи кончились, а запасов не сделали. Не дадите ли пообедать? Мы вас отблагодарим, поможем как-нибудь.

Гуцул ласково улыбнулся в черные усы и позвал приземистого мужика в вышитой сорочке.

— Накорми, Петро, людей, а я в кошару пойду. Скоро овец доить, так и ты не задерживайся.

— Варите кулеш, хлопцы, — распорядился Петро. Кто-то из гуцулов подвесил над костром казан, раздул угли. Когда вода закипела, в нее засыпали кукурузной муки, и скоро пар смешался с запахом дыма. Принесли кадушечку с брынзой, ведро жентицы — сыворотки из овечьего молока, горшки. На столе появились миски.

— Милости просим, — пригласил Петро к столу.

Путники принялись за еду, запивая кулеш жгучей, как огонь, жентицей.

— А кулеш очень вкусный, — похвалил Ильчишин. — Честное слово, такого еще не ел в жизни.

Поужинав, он вытер рукавом губы и обратился к Петру:

— Скажите, человече добрый, где тут можно воды напиться?

— Пойдете по тропе, спуститесь в лощинку. Там есть ключик. Какая-то добрая душа сделала криничку. Вода в ней очень вкусная.

Эмиссар глянул на Ореха, потом на Бегунца.

— Так что, сходите, хлопцы? Дайте им, Петро, какую-нибудь посудину, пусть принесут для всех.

Петро достал большой бочонок, поставил на пол и попросил овчара в киптарике:

— Поди, Дмитро, с ними, иначе долго будут искать.

Наступила тишина.

Появился старший гуцул, взял трембиту и вышел дать сигнал — пришло время доить овец. Все словно застыло в немом ожидании.

— Сейчас вблизи трембиту послушаем, — сказал Ильчишин и толкнул Мамчуру в бок. — Пойдем на полонину.

Но выйти шпион не успел. Сильные руки Петра и Миколы, словно клещи, стиснули его. Он не успел опомниться, как был уже связан.

На полонине отозвалась трембита. Гуцул извещал, что кончился трудовой день, что операция прошла без единого выстрела, что гостей — майора Кротенко, Мамчура и Бегунца — ожидает накрытый стол и душистая постель на горном свежем сене.

В одной из комнат управления государственной безопасности шел допрос.

Бывший проводник областного и краевого провода ОУН «Галиция» — Михаил Ильчишин сидел напротив стола у стены и поглядывал то на портрет Дзержинского в резной раме, то на следователя Петра Григорьевича Павлюка.

Когда вошел полковник Тарасюк, шпион уже дал некоторые показания. Признался, что был эмиссаром американской разведки, преподавателем шпионских курсов в Кракове и Львове, после войны — членом зарубежных частей ОУН, зарубежного представительства УГВР.

— Рассказывайте дальше, — сказал следователь.

— Я рассказал бы все, если бы был уверен, что это спасет меня от смертного приговора.

Павлюк нахмурился:

— Вам известно, что суд учитывает искренность признаний?

— Буду надеяться… — пробормотал Ильчишин и взглянул на следователя. — Отметьте в протоколе, что я буду давать показания абсолютно добровольно.

— Хорошо, отметим.

— О вашей, Ильчишин, довоенной деятельности мы уже знаем, — сказал Тарасюк. — Знаем также, чем вы занимались в годы войны. А что делали вы и ваши проводники позже, в эмиграции? Нас интересуют кое-какие подробности из деятельности ОУН за границей.

— Сразу после окончания войны мы активизировали антикоммунистическую деятельность наших центров в США, Канаде, Франции. Пора было приспосабливаться к новым условиям, поэтому ОУН переформировалась в новые организации. Бандеровцы создали зарубежные части ОУН в Мюнхене, а также «Антибольшевистский блок народов» (АБН). Мельниковский ПУН[25] в Париже и его филиал в Канаде в противовес АБН организовали свой «Интернационал свободы». Между ними шла борьба за право представлять всю украинскую эмиграцию.

— Перед кем вы представляли эмиграцию? — спросил Тарасюк.