Операция "Дозор"

Их усадили на скамейку, приставленную к стене. Санька Багров независимо развернулся и плечом подпер стену. Митя сжался, спрятал руки между коленями и смотрел на того, кто в эту минуту говорил, - смотрел так, словно говоривший произносил самые главные в мире слова. Пантелей старался приковать взгляд к деревьям, но усмешливое лицо Орионовны притягивало. Она сидела далеко, за последним рядом. Мол, изливайте душу, я вам не мешаю. Печально прославленная троица - перед вами. Продемонстрируйте свою сплоченность, свое неприятие недисциплинированности и разболтанности!

Ребята устроились кто на чем: на стульях, на длинном ящике для обуви, на дощатом столе для рукоделия и тихих игр, даже на перилах веранды. И ничего не демонстрировали, кроме благодушия.

С моря долетал мерный шум вечернего наката. На площадке гремела музыка - там шла массовка. И весомый голос моря, и беззаботные ритмы танцев подчеркивали замкнутость пятого отряда, его отдаленность от всего, чем жил лагерь и чем жила уходящая в ночь природа.

Собрание в пятом началось, но ни одной речи не было произнесено.

Пантелей знал, что, после того, как все выскажутся, дадут слово и ему, хочешь не хочешь - дадут! Поднимут и спросят: «Ну, скажи нам, своим товарищам, членам одного коллектива, что ты думаешь о себе, о своем поведении?… Что он думает - одно, что оказать - это другое. А что сказать? Поглядел бы на того, кто в таком положении быстренько нашелся бы!

Саньке Багрову проще. Отчитают его за «наглядную агитацию», припомнят купание в баке, спросят: «Сознаешь, что плохо поступил?». Он ответит: «Сознаю». Спросят: «Это больше не повторится?» Он ответит: «Это больше не повторится». Все будут довольны: перевоспитали Багрова. И он будет доволен: отцепились от него, пусть им будет хуже, раз они не понимают, что такое весело жить на свете!

У Мити Янцевича горький разговор. Если бы удрал из лагеря, потому что не нравится тут, воспитательница пообижалась бы: ах, ты не ценишь, что мы для тебя делаем! Пожурила бы от имени всего начальства. Митя повинился бы. А сейчас чего виниться: к маме убегал, уверенный, что без него ей трудно. Не о себе думал.

А Пантелею влетит - смешно подумать! - за то, что привел в лагерь беглеца, обнаружил нарушителя границы и стремится задержать его. Правда, никто не знает, как он оказался в лесу. Не знают и не скоро узнают и дадут ему дрозда! Поналепят несправедливого. И надо все вынести - никуда не денешься! И себя жалко и товарищей, которые тебе наговорят разного, не ведая, за что! И что им скажешь, когда поднимут тебя и спросят: «Сознаешь, что натворил? Даешь слово, что больше это не повторится?…»

- Может, закроем собрание? - спросила Ирина Родионовна Валерия Васильевича.

Вожатый стоял, прислонясь к одному из столбов, на которых держалась крыша веранды. Он с интересом глядел и на провинившуюся троицу, и на всех остальных, которым предстояло перевоспитать нарушителей дисциплины. Услышав вопрос, оттолкнулся от столба, выпрямился - головой под крышу - и удивленно вскинул брови: говорить-то и не начинали!

- Чего это вы сегодня размолчались? - обратился к ребятам Валерий Васильевич? - От страха, что ли, языки попрятали?

Ленка Чемодан оскорбилась:

- За кого вы нас принимаете?

- Вы хорошие ребята, прямые и смелые, а тут в молчунов превратились. Ну и сказали бы, что думаете…

- Значит, мы боимся? - Ленка вскочила, дернула челочку. - Кого боимся? Кондрашина?… Я давно замечала: он не хочет считаться с нормами нашей жизни. Не хочет думать о чести нашего коллектива. А еще барабанщик! Багров - не лучше. Они друг друга стоят!

- Как по бумажке чешет. Написала, выучила, а притворяется, что слова из сердца вылетают, - не меняя позы, процедил Санька.

- Багров - ладно! Багрова мы знаем давно, как злостного…

- Ого! - Санька сел прямо и, будто откровенно восхищается, уставился на нее. - Сила!

- Вот будет тебе - сила! - не выдержала взятого тона и разозлилась Ленка. - Вот дадим тебе. И родителям напишем!

- Яковлева! - расстроенно сказала Орионовна. - Яковлева!

Ленка сделала паузу, закусила губы, закрыла глаза.

- Артистка! - снова восхитился Санька.

Пантелей будто и не слушал ничего, замкнулся. Чем яростнее будут разбирать его, тем яснее несправедливость наказания и тем больше он должен уважать себя: страдает за славное дело! Надо пострадать - он пострадает, но все доведет до конца.

Ленка между тем собралась с силами:

- А Багров, как дикарь, разукрасил себя. Про него не только родителям, но и в школу написать надо!… А ты, Янцевич? Как ты мог, Янцевич? Скольким детям не дают путевок - мало их. А тебе дали. А ты? Подумал ты об этом? О воспитательнице и вожатом подумал? О маме подумал?

Пантелей почти то же самое говорил Мите, но Ленкины слова вызвали резкую неприязнь.

- Не смотри на меня так! - Ленка не выдержала взгляда Пантелея и отвернулась. - Никогда не видал меня?

- Очень нужно, чтоб я тобой любовался!

Мохнатые глаза Капы опустились: ей совестно было слушать, эту перебранку.

Пантелей еще больше разозлился на Ленку:

- Упражняешься тут в красноречии!

Капа встала, ожидающе посмотрела на Орионовну.