Операция «Дозор»

— И я, — Митя сделал глубокий вдох. — И я!

Отошли подальше, за деревья, выбрали чистый клочок земли. Олег заскакал галопом: он стремился быстренько показать основные приемы и — померяться силой. А Пантелей требовал: не спеши, учи основательно.

— Я то, что на первых порах понадобится, покажу и — попробуем. Знаете, как настоящие тренеры проверяют новичков? На первой тренировке перчатки на руки и — на ринг. Против опытного боксера. Тот дает под дыхало разок, чтоб новичок почувствовал, что такое бокс. Чтобы понял: бокс не для слюнтяев. Уйдет — пусть уйдет. А останется — бойцом будет.

Пришлось согласиться. Олег и Пантелей стали лицом к лицу, подняли кулаки. Митю попросили быть судьей, смотреть, чтоб не били ниже пояса и по затылку. Он попросил соперников отступить друг от друга и скомандовал: «Бокс!»

Пантелей прикрыл руками челюсть и пошел на Олега. А тот быстро шагнул навстречу и больно ткнул кулаком в грудь. Метил он в солнечное сплетение, да промазал. Уговор — бить вполсилы — он нарушил. Пантелей опустил руки, собираясь протестовать. А Олег снова нанес удар и влепил бы в зубы, если бы Пантелей не увернулся. Кулак скользнул по скуле, почти у виска. Пантелей разозлился и ударил Олега по шее — тот был выше ростом. Ответ был неожиданным и чувствительным — Олег даже присел.

— На сегодня с тебя хватит, — Олег незаметно потер шею. — А ты не передумал?

— Не передумал, — робко проговорил Митя и вышел на «ринг», заслонив лицо кулаками.

Олег ударил в живот. Митя согнулся, закачался, но устоял.

— Ты чего так! — крикнул Пантелей Олегу. — Какие тут полсилы?

Олег пошевелил пальцами, самодовольно улыбнулся:

— Смотря у кого какая сила. Мои полсилы с его полсилами, конечно, не сравнишь…

Митя выпрямился:

— Давай еще…

— Завтра продолжим, — сказал Пантелей Мите и повернулся к Олегу: — Ты не думай, что дух из нас вышиб! Еще посмотрим, кто крепче!

После тренировки Валерий Васильевич повел ребят умываться. Там, возле умывальника, Пантелей шепнул Мите:

— Мы с тобой к концерту свой номер подготовим. Я буду хулиганом-верзилой, а ты боксером, на которого хулиган нарвется. И получит сдачу…

— Так ты это обещал?

— Это! А разве не интересно…

— Интересно, — разочарованно сказал Митя. — Но это можно было сделать без ежедневных тренировок.

3

Большие вершины громоздились там, где небо скатывалось к земле. Даже в самые ясные дни эти лесистые громады ровно синели — так далеко они были. Когда-то давным-давно горы ушли отсюда, а одна замешкалась и теперь нависала над лагерем. До нее всего ничего — если выйдешь в путь после завтрака, к обеду в лагерь вернешься. Зеленая гора с рыжей шапкой набекрень, она к вечеру мрачнела, закутывалась в сизый туман. С этой горы и наплывала плотная, прохладная темень. Свет отступил в море и надолго задержался у горизонта. Он розовел и струился, а потом вдруг сник. И высветилась луна, и чистыми бездымными костерками разгорелись звезды.

Наступил длинный вечер, незаметно переходивший в ночь.

После ужина было велено всем одеться потеплее — сегодня кино.

У домика, в котором помещались кладовая завхоза и камера хранения, образовалась очередь. Меланья Фаддеевна, седенькая старушка в очках, ведавшая камерой хранения, выносила чемоданчики и рюкзаки, уговаривала:

— Дети, спокойней! Спокойней, дети! Успеете и одеться, и в кино попасть!

Но какая-то неведомая сила заставила их толкаться и ссориться.

Полторасыч оторвался от работы, поднял голову, и все пристыженно затихли. Прикрыв колени старым мешком, он сидел на перевернутом ящике и укреплял расшатавшиеся табуретки. Когда дело ладилось, он напевал что-то печальное, когда не ладилось — сердито замолкал.

Рассказывали, что во время Великой Отечественной войны у Павла Тарасовича погибли жена и сын — бомба попала в дом, в котором они жили. Сына он даже не видел. Тот родился, когда Павел Тарасович уже сражался на фронте. В ту пору Полторасыч был молодым, а воевал здорово — батальоном командовал, заслужил шесть орденов и много медалей. Сразу после Победы уволился из армии: здоровье ухудшилось — сказались ранения и контузии. Устроился завхозом в школу, а на лето уезжал в лагеря. Новой семьи он так и не завел и старался всегда быть при детях.

Плотно сжав губы, Полторасыч засадил в паз перекладину и перестарался — табуретка перекосилась и развалилась. Полторасыч исподлобья, поверх очков, съехавших на кончик носа, смотрел на обломки, как бы спрашивал: бросить вас или все-таки сбить-сколотить?

Из очереди выбрался Бастик Дзяк, схватил ножку с перекладинкой, торчавшей как магазин-рожок в автомате, упер в живот, застрочил:

— Ду-ду-ду, Tax! Дуууу!

Полторасыч поправил очки:

— Покажи-ка этот автомат…

Бастик протянул ему деревяшку. Полторасыч повертел ее в руках:

— Ну и глаз у тебя! Похоже ведь!.. Как тебя зовут?… Бастик. Это как же, если полностью?

— Бастилий! Кдепость такая была в Падиже! И тюдьма! Ее восставшие даздушили!

— Да слыхал… Давай, лучше, Бастилий, к делу приспособим этот твой автомат. Помоги мне, пока твоя очередь не подошла…

Некоторое время они работали, ни слова не произнося. Потом Полторасыч спросил: