Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

— Омар Мусса, — ответил мальчик, затем повисла пауза. Наконец, Омар, собрав все свое мужество, тихо сказал: — Британцы обвиняют меня в саботаже. Они повесили на меня взрыв на новой железной дороге…

Нагиб присвистнул почти что с уважением:

— И?

— Что «и»?

— Я имею в виду, это ты сделал?

— Конечно, нет! — возмущенно воскликнул Омар, и в тот же момент ему в голову пришла мысль, что это мог быть шпион, имеющий задание уличить его. — А ты? — спросил он с любопытством.

— Шпионаж, — ответил эк-Касар, и вновь воцарилось молчание.

— И что же ты выяснил? — осведомился Омар.

— Ничего, абсолютно ничего, — заволновался Нагиб эк-Касар. — Я рисовал карты в Рашиде и Саккаре, археологические карты. Я и не знал, что британцы ок; оло недели наблюдали за мной.

— Археологические карты, говоришь?

— Да, я археолог. Я учился в Берлине. После начала войны мне пришлось вернуться в Египет.

Омар сел и, глядя в темноту, размышлял о том, можно ли довериться незнакомцу, рассказав о том, как он работал у профессора Шелли. Но недоверие было слишком велико, и он промолчал.

— Они не имеют права так с нами обходиться, — начал собеседник. — Кучка колонизаторов! Но время придет, и тогда…

— Тише! — предупредил Омар. — Охрана по ночам подслушивает под дверями.

Они проговорили всю ночь, и Омар начал верить, что эк-Касар говорит правду, что он не британский шпион, и все же Омар решил быть очень осторожным. Ненависть, с которой Нагиб говорил об англичанах, могла оказаться ловушкой.

Через неделю совместного существования Омар и Нагиб начали постепенно проникаться доверием друг к другу. Это было похоже на осторожное взаимное ощупывание. Они проводили рядом бесконечные ночи, не видя, но лишь слыша друг друга, и это оказалось наиболее важным. Слова, сказанные в темноте и не сопровождаемые мимикой и жестами, весят намного больше. Каждый раз, заговаривая ночью, Нагиб проклинал британцев и колонизаторов вообще, при этом приводя столь убедительные аргументы, что у Омара исчезли сомнения в искренности сокамерника.

Казалось, в той же степени, что Омар отчаивался, Нагиб утверждался в своих радикальных взглядах. Нагиб успокаивал Омара, убеждал не бояться будущего, у него, мол, есть много друзей, и они никогда не допустят, чтобы с его, Нагиба, головы хоть волос упал. И Омара в беде не оставят.

Омар не слишком верил этим уверениям Нагиба, считая их просто попыткой утешения в безвыходной ситуации. Однако однажды ночью случилось нечто неожиданное: Омар проснулся, услышав стук в окно.

— Нагиб! Нагиб! — прошептал Омар. — Ты слышишь?

— Да, — ответил Нагиб.

— Что это может быть?

— Разве я Аллах? — послышалось из темноты.

Стук становился громче.

— Вставай! — прошептал Нагиб. — Встань спиной к стене и помоги мне.

Омар на ощупь пробрался к стене. Сцепив руки, Омар помог Нагибу подняться к окну и открыть внутреннюю задвижку на ставне.

— Что там, Нагиб? — нетерпеливо спрашивал Омар, глядя наверх. Под тяжестью сокамерника болели пальцы. Он слышал шорохи, производимые Нагибом, и беспокойно поинтересовался: — Сколько мне еще держать тебя?

Нагиб посмеивался, и Омару хотелось даже отпустить руки, лишив того опоры, потому что Нагиб не отвечал, но затем он услышал голос:

— Совсем не просто достать бутылку сквозь прутья решетки. Опускай!

— Что случилось? — повторил Омар, как только Нагиб оказался внизу.

— Кто-то послал нам выпить!

— Что?

— Именно так, перед окном на веревке висела бутылка. — И он подал ее Омару.

— Бутылка? Что это значит? — И Омар вернул ее Нагибу.

Вынимая зубами пробку, Нагиб уверенно ответил:

— Я же говорил тебе, что у меня много друзей. — В темноте было слышно, как он пьет из горлышка. — Виски, ирландский виски.

Омар потерял дар речи. Когда Нагиб вновь передал ему бутылку с предложением выпить, Омар ничего не ответил. Он понюхал напиток, но запах вызвал у него отвращение; Омар вернул бутылку, не приложившись к ней, и лег на свою койку.

Нагиб наслаждался виски, как наркотиком, в котором ему было отказано долгое время, издавая удовлетворенное фырканье и беседуя сам с собой, так как Омар молчал. Он восхвалял дружбу и будущее Египта. Когда в своей эйфории Нагиб слишком повышал голос, Омар останавливал его.

Омар уже было подумал, что алкоголь усыпил Нагиба, но тот вдруг начал держать пламенные речи о Саде Заглуле, предводителе египетских националистов, и их общем деле. И каждый раз, когда возле дверей камеры звучали шаги охраны, Омар был вынужден зажимать рот пьяного сокамерника. Лежа на койке, ставшей частью его жизни, Омар слушал Нагиба, который и в состоянии глубокого опьянения говорил разумные вещи о том, что Египет принадлежит египтянам и никому другому и что британцам безразлично будущее Египта, но речь в этой войне идет о Суэцком канале и морском пути в Индию. К утру, когда в окно упал луч света, язык Нагиба начал тяжелеть, он постепенно замолкал и, наконец, уснул.