Операция «Форт»

Открыв папку, Тереза Карловна прежде всего увидела свою записку, которую несколько дней назад написала Петру Бойко… Ее бросило в жар. Мелькнула мысль — может быть, перехватили. Потом, это было самое ужасное, увидела еще одну записку, нет, не записку — заявление самого Бойко, написанное на одной странице и адресованное генералу Георгиу — военному коменданту Одессы. Тереза Карловна успела пробежать только первые строки — за дверью послышались шаги, и она поспешила сесть на место. Женщина была ошеломлена прочитанным. Бойко униженно писал румынскому генералу: «Я признаю, что работал на советы, но я еще молод, хочу жить, хочу быть полезен вам и вместе с вами строить новую Европу».

Тереза Карловна не утверждала, что помнит эти строки дословно, но она уверена, что содержание их именно такое. А в конце письма теми же чернилами, вероятно рукой Бойко, была нарисована ласточка, несущая в клюве немецкий «Железный крест».

Заявление довольно большое. Что еще там было написано, она не знает, но эта ласточка на письме предателя в конце убила Терезу Карловну. Что может быть страшнее циничного, сентиментального и лебезящего предателя!

Тереза Карловна Степанченко сидела перед майором Рощиным, взволнованная собственным рассказом. Она вновь переживала момент крушения веры в человека, которого считала непререкаемым авторитетом. Ведь ей и товарищам он казался… Да что говорить!.. И вот — ласточка с «Железным крестом» в клюве.

Майор Рощин снова вызвал к себе Федоровича.

Как и в первый раз, тот вошел в комнату широкой развалкой и первый протянул руку следователю.

— Опять пожар? — спросил он хрипловатым баском. — Все контриков ловишь. Удается? Говорю тебе — без меня не обойтись…

Рощин предложил ему сесть и, глядя на него в упор, спросил:

— Вы умеете рисовать?

— То есть как? — непонимающе поднял брови Федорович. — Когда-то рисовал, в детстве…

Майор Рощин протянул ему лист бумаги и карандаш.

— Нарисуйте мне летящую ласточку.

— Да ты что, всерьез? — Федорович держался развязно и панибратски.

— Да, всерьез… И чтобы в клюве она держала гитлеровский «Железный крест»… Вы поняли меня, Федорович?

Лицо предателя стало серым, потом по щекам пошли красные пятна, на лбу выступили бисерные капельки пота. Его мысль напряженно работала: «Значит, кончено. Майор все знает… И это письмо военному коменданту. Проклятая ласточка! Как он добыл документы из сигуранцы? Значит, в прятки играть нечего. Иначе… Нет, Федорович не станет упорствовать».

— Поняли о чем я говорю? — спросил еще раз следователь.

— Да, понял, — выдохнул Федорович,

— Будете давать показания?

— Буду.

Следователь приготовил бумагу, взглянул на часы.

— В чем вы признаете себя виновным? — спросил он.

— Виновным?.. Пиши. Я тебе продиктую. Пиши…

Он заговорил злобно, яростно:

— Я, Федорович (кличка Бойко, Петр Бойко), признаю себя виновным в том, что, будучи оставлен в тылу противника выдал врагу известные мне государственные тайны. Дальнейшее запирательство считаю бессмысленным. Готов давать правдивые показания… Записал? — спросил, переждав, Федорович. — Давай подпишу протокол, чтобы отступать мне было некуда.

Теперь не отмотаешься, Петр Бойко! Все! — с каким-то злорадством сказал он самому себе. — Крышка!.. Пиши дальше, майор, пока я не передумал… Хочешь знать, почему я спутался с гестапо и с сигуранцей?.. Изволь — хотел жить! Не хотел, чтоб меня били. Я сам все скажу, все подпишу… А потом, сам понимаешь — чистосердечное признание, то да се, смягчение вины и все прочее… Так-то вот, майор… Ну, а теперь слушай.

Допрос длился долго. Вероятно, уже близилось утро, но так ли это, Рощин не знал — черные бумажные шторы не пропускали дневного света. Следователь посмотрел на часы.

— На сегодня довольно, — сказал он. — Вызову еще раз.

Когда арестованного увели, Рощин устало потянулся, подошел к окну, откинул плотную бумажную штору. Наступал день. Майор вернулся к столу, достал клеенчатую тетрадь, записал:

«Бойко — Федорович. Долгий допрос. Он уверен, что следствие располагает трофейными документами. Если бы это было так! Какой растленный человек: румынская сигуранца готовила его на оседание в нашем тылу после того, как советские войска освободят Одессу. Должен был отлежаться в больнице. И его попытка к самоубийству — сплошная ложь, инсценировка по приказу все того же Курерару.

Отдельно для памяти: выяснить судьбу парашютиста Панасенко, отправленного на связь с Полковником. Что в гестапо и в сигуранце знали о Полковнике?»

Последнюю фразу майор Рощин подчеркнул дважды. Эта линия следствия имела для него особое значение. Он запер дела в сейф, захлопнул за собой дверь, толкнул ее раз-другой, проверяя, заперта ли она — чекистская привычка!

О ПОЛКОВНИКЕ И ДРУГИХ

Ласточка с «Железным крестом», нарисованная рукой Федоровича на заявлении румынскому коменданту, была той деталью, которая сломила сопротивление предателя. Но преступник до конца еще не сдался, он судорожно искал объяснений своим поступкам.