Операция «Гадюка»

Его агентам не хотелось прерывать партию. Они относились к числу истинных рыцарей шахматной игры, им она не надоедала, и им неинтересны были корыстные и тщеславные расчеты великих шахматистов. После того как, намаявшись в Чистилище, они отыскали для себя шахматный угол, их жизнь приобрела новый смысл. Они даже не заметили, что эту жизнь им устроил Лаврентий Павлович, который провел с ними беседы, долгие, за ненадобностью торопиться, душевные, вытащил из них все, вплоть до мелких слабостей, и обнаружил общую для Лядова и Майоранского страсть к шахматам. Это позволило ему отправить их в шахматный лепрозорий, подальше от любопытных глаз. Ну кто будет искать агентов Берии среди шахматистов? Какой прок от шахматиста, который лишь об одном мечтает – чтобы его не трогали, не выгнали с площадки.

– Сейчас, – сказал Майоранский, – у меня проходная пешка.

И продолжал метаться руками: кнопка на часах – фигура – кнопка – фигура...

Пешка не прошла в ферзи. Лядов нашел опровержение на мастерском уровне. Берия подумал, что если в чем-то и есть прогресс в Чистилище, то в шахматной игре. Ведь мозги работают, кое-как, но работают. А это значит, что могут обучаться.

Они прошли мимо виселицы.

Палач как раз спускал с виселицы тело Кремерса, короткое, широкое костлявое тело.

Мирзоян, хоть ему не нужно бы трогать убитого, помогал палачу.

Берию охватило лукавое чувство. Оно всегда в нем жило. Если есть жертва, а даже и не жертва, а просто человек рядом, то надо его поймать так, чтобы можно было унизить. Это мальчишеское чувство. Испорченные мальчики любят подложить учителю кнопку на стул, а на приеме, ставши министром, подложить нижестоящему торт, почуяв на то желание вождя. Не под каждого положишь.

– А ну, мальчик, – сказал Берия, – поможем главному судье, а то неловко получается.

– На это есть перворазрядники, – сказал Майоранский, который дорожил своим реноме кандидата в мастера. Лядов, перворазрядник, ничего не успел придумать, прежде чем Берия подтолкнул его к виселице. И ему пришлось подставить руки.

– И ты иди, Лев Яковлевич, – сказал Берия. – Нехорошо бросать товарища в беде. Скоро вам на задание выходить, а вы еще в бою не обтрепались.

Майоранский сделал шаг к виселице, но тут покойник, которого уже вытащили из петли и укладывали на землю, шевельнулся, будто сделал попытку вырваться.

Майоранский отшатнулся, схватил Берию за рукав и прошептал:

– Я боюсь, боюсь, я покойников боюсь!

– Кончай врать-то, – сказал Берия. – Что я, твоего дела не читал?

– Там неправда, все клевета, – откликнулся Майоранский.

Он так испугался, что потерял часть своего интеллигентного облика. Майоранский всегда старался выглядеть настоящим интеллигентом, для чего носил бородку клинышком. Так в советских фильмах изображали меньшевиков или даже троцкистов.

Видно, он в том мире был полноват, отрастил брюшко, и ему шло бы пенсне. Но здесь он потерял вес, не смог законсервироваться. Бывший толстяк.

Таких здесь немало. Есть даже бывшие богатыри.

Берия с интересом смотрел на Майоранского. На лице профессора отражался ужас и какой-то странный восторг.

Как же эти люди называются? Ему же говорили, есть специальное слово.

– Ты некрофил, – вспомнил Берия нужное слово.

– Ни в коем случае! Только не это!

– А что?

– Старый нервный человек. У меня деликатная конституция.

Нужда в участии Майоранского уже миновала. Лядов помог Хлопскому уложить труп на землю.

– Как ваше мнение? – спросил главный судья у профессора. – Он будет жить?

– Без сомнения, – ответил Майоранский, не глядя на кадавра.

– Я протестую, и вы знаете почему, – вмешался Эдик Мирзоян. – Если бы проиграл я, Кремерс добился бы моей смерти. Оживши, он станет моим злейшим врагом. Всем известно, что случается с зомби.

Все согласились. Были уже случаи, когда недоубитые мертвецы возвращались к жизни полоумными убийцами, неадекватными людьми. Порой из всех человеческих чувств в них оставалась лишь месть. Они становились бессмысленными и беспощадными охотниками за теми, кого полагали своими обидчиками.

– Тогда надо голову отрезать, – сказал без радости Хлопский. Последняя милость – так называлась эта процедура – входила в его обязанности.

– Я топор принесу, – вызвался Эдик.

Подошли другие шахматисты, стали смотреть на оживший труп, но Берия подтолкнул Майоранского, который никак не мог сделать шага в сторону, где их ждал Лядов. Лядов вытирал руки песком, он сохранил в себе разумную брезгливость.

Берия шел в центре, шахматисты – справа и слева.

– Наше время наступило, – сказал он, когда они отошли на порядочное расстояние от шахматной площадки. – Достигнуто решение.

Майоранский спросил:

– Вы гарантируете, что мы останемся живы?

– Я ничего не гарантирую, – сказал Берия. – Я не специалист.

– Я бы и сам не смог гарантировать, – заметил Лядов.

Лядов был похож на Суворова, но помоложе того фельдмаршала, которого изображают на портретах, будто никто его раньше сорока и в глаза не видал.