Операция «Империал»

— Не беспокойся! — торопливо заговорил Багиров. — Цвях успел с ними со всеми переговорить…

— Ты и твой Цвях спите на ходу! — прервал его в бешенстве Борзов. — Липатов в город приезжает, а у вас в сводках сплошные грабежи да насилия… Собери личный состав и вправь им мозги!

Борзов был настолько взбешен арестом Юрпалова, что, когда из-за кустов вынырнул пионер с деревянным автоматом и пропищал: «Руки вверх! Вы захвачены армией зеленых!», он от неожиданности торопливо задрал руки вверх и побледнел. Но когда осознал свою ошибку, то с ненавистью рявкнул на обалдевшего пионера:

— Цыц!

Будущий защитник природы испуганно ретировался в кусты.

Борзов схватил Багирова за грудки и притянул к себе.

— Слушай, Багиров! — зашептал он с яростью. — Ты меня знаешь с пионерского детства.

— Успокойся, Петр! — испугался тот за Борзова. — Оснований для паники нет. Цвях с них глаз не будет спускать…

— Этот следователь, Багиров, играет большую игру! — Борзов отпустил друга. — Или он нас всех, или мы его! Понял?

— Сам не маленький! — огрызнулся полковник. — Уже кое-что предпринял.

— Что? — заинтересовался Борзов.

— Цвях послал Амбала к шмаре Оболенцева… — стал рассказывать Багиров, но Борзов не так его понял и тут же перебил с выражением ужаса на лице:

— Убрать бабу Оболенцева? — прошептал он помертвевшими губами. — Ты с ума сошел!

Багиров презрительно рассмеялся. Он всегда знал, что Борзов мог действовать только чужими руками, но не думал, что чье-то убийство его так испугает.

— Кто тебе говорил за убийство! — произнес Багиров с неожиданным одесским акцентом. — Послал лишь попугать и предупредить Оболенцева. Амбал горлышко ей немного придавил и попросил передать жаверу, чтоб линял, пока не заделали.

— И помогло твое предупреждение? — язвительно проговорил Борзов.

— Они еще не встречались! — пояснил Багиров. — Вечером встретятся. Знаю точно. У нее на хате. Я дам команду. Мы их там и накроем.

— Только без глупостей! — опять рассвирепел Борзов. — Я не хочу, чтобы сюда все «важняки» Союза прикатили. Поглядим на его поведение. Может быть, у них там, в Москве, план не выполнили. Если он обойдется мелочью, черт с ним, пусть куражится.

— Лады! — сразу согласился Багиров.

— Какие еще лады, — передразнил Багирова Борзов. — На опережение работать надо. Сколько тебе говорить? Собрал одних дуболомов.

— Дай срок, появятся и другие! — пообещал Багиров. — Деньги в корне меняют человека. Штукатуров какой был, почти святой…

— Если будешь так работать, — сострил Борзов, — то срок тебе Оболенцев намотает.

Что случилось с белой «волгой»?

По просьбе Ярыгина в фотолаборатории КГБ ему быстро отпечатали кадры с микро- и видеопленки.

Появившись в кабинете, где работал Оболенцев, Ярыгин небрежно, но с некоторым шиком бросил фотографии на стол перед другом и сказал:

— В провинции очень быстро распространяются новости.

Оболенцев внимательно изучал бумаги, лежащие перед ним, и, не отрывая от них глаз, спросил:

— Ты имеешь в виду аресты?

Ярыгин ухмыльнулся:

— Это Петрарка думал все время о Лауре и говорил «…о ней одной». О твоей любви если и говорят, то в коридорах власти, причем, я уверен, с одной целью.

— Это с какой еще? — встрепенулся Оболенцев, задетый за живое.

— Как бы тебя через нее прищучить! — честно ответил Ярыгин.

— Уверен? — засомневался Оболенцев. — Откуда они знают?

— Уверен, уверен! — подтвердил Ярыгин. — Не уверен — не обгоняй! Сколько людей горели на любви… Вот, помню, один убийца мне признался, что от любви глупеют…

— Ну, спасибо за сравнение! Моя любовь никого не касается. Даже друга!

— Мое дело предупредить!

— Спасибо, я как-нибудь сам!

— Как-нибудь и дурак может, а ты у нас умный.

— Еще раз спасибо! Давай вернемся к работе… — перевел разговор Оболенцев. — Мне очень интересный документ попался на глаза, думаю, что специально подложили в папочку.

— Сомневаюсь! — отверг такое предположение Ярыгин. — Просто безалаберность.

— Фома неверующий! — отмахнулся Оболенцев. — Слушай внимательно: «Второго июня семьдесят восьмого года Борзов получил белую служебную „Волгу“, но уже семнадцатого июня пересел на старую служебную, черную…»

— Старая любовь не ржавеет! — усмехнулся Ярыгин, слушая, однако, внимательно.

Оболенцев очень выразительно посмотрел на него.

— Извини, больше не буду. — Ярыгин сделал такую послушную и умильную физиономию, что злиться на него было совершенно невозможно, и Оболенцев продолжил:

— Аварий с белыми «Волгами» в июне того года не было, и в ремонт ни одна из белых «Волг» не поступала, я специально проверил…

— Когда только успел?

— Почему ты думаешь, что только ты работаешь не покладая рук? Что, по-твоему, произошло с ней шестнадцатого июня?

— С чего ты взял, что произошло? — удивился Ярыгин. — Может, черная престижнее?

— Из белой в черную по здешней жаре пересядет только идиот или сумасшедший. А Борзов не из таких! Он здоровье бережет: плавает, бегает, диету блюдет, массаж делает.

— Резонно! — Ярыгин внимательно посмотрел на Оболенцева. — Только если что и произошло, то за четыре года следы подчистили. Документов не найдем.