Операция «Искра». Прорыв блокады Ленинграда

За первые минуты этого калейдоскопа, колючая проволока, что преграждала путь к окопам, увесилась застывшими телами. Точно выброшенные капризным ребенком мягкие игрушки, люди беспомощно свисали с проволоки. Живые стонали и просили о помощи, разрывая ладони, через боль, пытаясь выбраться из режущей паутины.

— Миленький, потерпи, — совсем еще девочки, школьницы, медсестрички, помогали раненым сползти на землю. Больше помочь было некому — красноармейцы, кто перебрался через проволоку и не подорвался на мине, которыми был утыкан каждый метр за проволокой, и добежал до окопа, валился, с прострелянной грудью или лицом, на дно; если же враг промахивался, прыгал, и прикладом ли, штыком ли, просто голыми руками разил врага, и уже оказавшись в глубине заледенелой траншеи, пробивал себе путь — больше чутьем, чем рассудком: руки сами находили горло и душили, нож сам летел в бок, приклад сам находил челюсть и дробил ее — и солдат, почувствовав смерть врага, пробивался дальше.

— Лапшов? Ты? — Пирогов, только что отбросив вцепившегося в него немца, и в упор, выстрелом отправив того к своим богам, чуть не наткнулся на своего товарища, старшину роты 342-го стрелкового полка, сержанта Ивана Лапшова, такого же молодого и жилистого, как и сам Пирогов. — Ты как здесь?

— Твоими молитвами! — Лапшов был рад. — Пригнись! — крикнул. Пирогов пригнулся, Лапшов дал очередью в немца, что замахнулся ножом. Скривив лицо, немец даже не хрипнул, а кудахткнул, точно курица, и кровь из прострелянного горла.

— Ты куда? — спросил Пирогов, давая короткие очереди из своего верного ППШ по выскакивающим, точно черти из табакерки, то тут, то там немцам.

— Туда, — отвечал Лапшов, сам не переставая целиться и стрелять. — А ты?

— Туда, — Пирогов вдруг выскочил из окопа и, пригнувшись, бросился к небольшим кустам, где немец, задыхаясь от натуги, душил какого-то красноармейца. Лапшов только краем глаза увидел, как Пирогов, на ходу перехватив автомат, прикладом, с размаха, ударил немца в висок.

— Сестра! — Лапшов заметил медсестричку, что растеряно озираясь, смотрела на весь этот ужас, не зная, за что взяться — раненых было так много, что слезы в девичьих глазах — кого спасать?! Старшина, пригнувшись, подошел к ней, тряханул за плечи. — Ты как? Нормально? Вон, парня видишь? — в паре метров молоденький красноармеец, раскинув ножницами ноги, сидел на черном снегу и смотрел в одну точку, из ушей кровь, он то и дело направлял винтовку в сторону вражеских окопов, передергивал затвор разряженной «мосинки»12 и нажимал спусковой крючок; опирался прикладом о снег, набирался сил, прижимал приклад к плечу, и все повторялось, — на санки его, — возле медсестры были санки для перевозки раненых, — контуженный он, — Лапшов заглянул в зеленые девичьи глаза. — Чего ждешь?! Приказ ясен?!

— Да! — очухалась девчонка, подскочила, и с санками бросилась к контуженому красноармейцу, тот, как раз уже не в силах сидеть, медленно навзничь опускался, вцепившись обеими руками в опустевшую винтовку.

Сам же старшина, взяв с собой пятерых солдат, бросился дальше, к третьей линии окопов.

К вечеру, когда штурмовые отряды 136-й стрелковой заняли три километра вражеской обороны в районе деревни Марьино в глубину, и пять в ширину13, и создали прочный плацдарм для переброски танков и орудий, командиры рот подводили итоги первого дня боя. Стало известно, что особо отличились в этот день сержант Лапшов и младший сержант Пирогов. Оба — и это многие подтверждали — настреляли такое количество фашистов, что в общем счете набиралось целое кладбище осиновых крестов, на каждого выходило по взводу. Ко всему прочему, и Пирогов и Лапшов взяли в плен офицеров — Лапшов двух, Пирогов — трех; так что как ни смотри, герои выходи сержанты, и если не звезды, то ордена заслуживали. Впрочем, много в этот первый день оказалось героев в дивизии Симоняка. Она одна продвинулась на три километра, дав возможность танкам и артиллерии переправиться через Неву. Не зря славный генерал-майор тренировал свои отряды, заставляя их месяц бегать по озеру. Лишь на участке 136-й, лед оказался не разбит, и тяжелая техника, без потерь, в полном составе была переброшена на левый берег. 268-я стрелковая застряла в районе 8-й ГЭС, наткнувшись на 15 немецких танков, 7 из которых оказались новейшие «Тигры». 45-я же вовсе не вышла с «Невского пятачка».14

Потери 136-й оказались тяжелыми: за одного убитого немца легли восемь убитых красноармейцев, — такова была цена этого молниеносного трехкилометрового прорыва.

Глава 3

Славные малютки