Операция «Канкан»

— Именно. Манштейн едва заметил успех у Прохоровки, зато почему-то очень встревожился от флангового удара, о чем доложил фюреру: у русских обнаружились резервы, берут корпус СС в клещи. Вождь пребывал в шоке от высадки союзников в Сицилии и приказал Манштейну сворачиваться. Больше Вермахту никогда не наскрести силенок для стратегического наступления против Советов, только огрызаться и кусаться, — сдерживаю эмоции и заканчиваю: — Оба приняли ложные решения на основании имевшейся в тот момент информации. Но у Манштейна она была ограниченная, разведданные и донесения командующих соединениями. Фюрер мог получить любые сведения. Его ошибка крупнее. Она сберегла жизни тысячам русских солдат. И не она одна. Годом раньше он дробил силы на юге. Зачем столько людей и техники гнать к Сталинграду, когда главной целью был Кавказ? Потому что, не взяв Ленинград, он хотел покорить Сталинград. Дело в названии, политике, идеологии.

— А Манштейн вряд ли вообще задумывался о политике и тоже совершал ошибки. Поставь у руля государства такого вояку, например — Кейтеля или Йодля, они наломают дров. К тому же у фюрера харизма, он действительно способен увлечь массы. Через пару недель, как плач по покойному Гитлеру стихнет, солдаты будут проливать кровь за Кейтеля?

В общем, судьба Великого Вождя Тысячелетнего Рейха решена, мое мнение в расчет не идет. Я провожаю Колдхэма, но в одиночестве не остаюсь — цепляется вдруг пронырливый греческий переводчик. Его английский ужасен.

— Просим задержать. Завтра с вами встречать… — он достает замусоленную бумажку, с нее читает русские или, скорее, еврейские слова. — Яков Исаакович.

Записка сгорает в пламени зажигалки, пока огонь не обжигает мои пальцы. Едва замечаю ожог.

Глава 42. Не наш человек

— Яков Исаакович?

— Заходи, Павел. Или в твой кабинет пойдем, он просторнее. Сейчас Астахов будет докладывать о контакте с Парисом.

Судоплатов устроился у окна. Действительно, в узком пенале Серебрянского не разгуляешься. Стол с лампой и телефоном, сейф, четыре стула, портрет Сталина на стене составляют все убранство.

— Здесь теснее, но не дергают.

Увидев обоих начальников, вошедший отрапортовал по всей форме:

— Капитан Астахов по вашему приказанию прибыл.

В нем чувствовались кавказские корни: чернявый, узкий нос с горбинкой, темные усики, смуглый. Среди греков он не так выделялся, как, например, смотрелся бы выходец с Рязанщины.

— Присаживайтесь, капитан, — по праву хозяина кабинета Серебрянский принял инициативу разговора на себя. — Главное вы уже сообщили — Парис согласился поддерживать связь и выполнять задания. Теперь прошу доложить подробности, впечатления.

— Впечатление первое, товарищи. Не наш он человек.

— Валленштайн — не Парис? — вскинулся Судоплатов.

— Парис. Только не советский он, даже по-русски говорит плохо. И отношение имеет… — связной замешкался. — В общем, не обрадовался. Будто я говорил с эсэсовским офицером, что решил предать фашистов из-за какой-то компры. Или почуяв близкий капут.

— Газету ему показали? — спросил Серебрянский.

— Так точно. Где солдаты из военных сообщений шпалы кладут, а ими мужчина командует. Парис щелкнул зажигалкой, впился глазами в фото.

— Взял с собой?

— Никак нет. Сжег при мне.

— Отчего же Парис не обрадовался? — снова включился Судоплатов. — Столько лет без связи! Шесть, седьмой пошел.

— Он говорил, что в тридцать восьмом к нашим в болгарское консульство сунулся. Там ему: а не знаем никакого Париса, пытались в полицию сдать. В общем, сочли белогвардейцем. Поэтому поставил на себе крест как на Парисе.

Серебрянский обернулся к Судоплатову.

— Это из-за потери архива Слуцкого.

— Не обязательно, — отмахнулся тот. — В софийской дипмиссии привыкли к белым, могли вообще не запросить Москву. Вы продолжайте, товарищ Астахов.

— Ну, я ему говорю, мол, в тридцать седьмом были ошибки, часть сотрудников несправедливо арестовали, товарищ Сталин приказал ошибки исправить, невиновных выпустили. Некоторых, конечно, уже расстреляли. Как Тухачевского.

Серебрянский, едва избежавшая казни жертва такой «ошибки», заерзал на стуле.

— Манштейн… А он головой крутит — какая, мол, ошибка. История Тухачевского у нас… Он так и сказал — «у нас», фрицы для него «мы», то есть свои для него немцы…

— Продолжайте про Тухачевского, — одернул Судоплатов, пока Астахов окончательно не запутался.

— Его начальник Шелленберг сам Тухачевским занимался, когда маршал на немцев вышел — помогите, мол, организовать переворот против товарища Сталина, будем потом дружественной страной. Парис говорит, Шелленбергу приказали выяснить, кто же такой Тухачевский, можно ли с ним дело иметь.

— И как Абвер оценил Тухачевского? — Судоплатов был заинтригован. Дело «Красного маршала» положило начало чистке в армии.

— Никак. Провалил поход на Варшаву, требовал дать Красной Армии пятьдесят тысяч танков, а танки эти — обшитые железом тракторы с пулеметом. Виноват, товарищи офицеры, про танки — правда или вражеская клевета?

— Не отвлекайтесь, — буркнул Серебрянский.