Операция "Кеннеди" (СИ)

— Да брось, Али! В совке про Брежнева тоже говорили, что он специально про себя анекдоты придумывает. Все это — чушь. Это говорят про всех диктаторов.

— Не знаю, не знаю, — не унимался Али. — А что чуть ли не каждый год идут слухи про смерть Абу Амара, скажешь, тоже чушь? То в него из Ар-Пи-Джи стреляют, то самолет его пропадает, то инсульт его разбил... И каждый раз — слезы, всенародный траур... Флаги с черной ленточкой, траурные речи, выбирают преемника... А через несколько дней — глядь: живехонек, меняет приближенных. Кто недостаточно скорбел — уходит в отставку. И хорошо, если не вперед ногами...

Я посмотрел на Алину и понял, что общество моего палестинского друга безумно ее тяготит. Да я и сам, признаться, был не в настроении слушать именно сейчас его майсы. Я извинился перед Али за то, что должен бежать, сердечно с ним попрощался, и мы ушли.

Мы жили в пяти минутах ходьбы друг от друга, и я очень боялся, что, пока я буду переводить матвеевскую статью, Алине придет в голову зайти ко мне без звонка.

Я высадил Алину на Агрипас рядом с ее домом, но еще долго не мог уехать, потому что она требовала с меня разнообразные клятвенные обещания в том, что мне не предстоит ничего опасного. Наконец, мне, вроде бы, удалось ее успокоить, и я поехал к себе.

XV

Войдя в дом, я почувствовал, что мне невыносимо хочется спать. Но времени было в обрез: дай Бог закончить работу к утру. Я сварил полную джезву крепчайшего кофе и сел за компьютер. У Гарика я прочитал статью вскользь, следя только за главной линией сюжета. Сейчас мне приходилось вчитываться в каждое слово. Это был типичный матвеевский текст, Матвей at his best[20]: точность в описаниях, скрупулезное отношение к деталям, топографическая четкость арены событий и головокружительно ясная последовательность изложения. Я поймал себя на том, что, хотя читаю статью по второму разу, она по-прежнему воспринимается как остросюжетный детектив. Не хуже, чем у Тополя и Незнанского. А ведь все это Матвей писал, зная, что на него охотятся, понимая, что ему, может, осталось недолго... Смог бы я так на его месте? Вряд ли. Мне малейший шум заснуть не дает, а уж писать в лихом авантюрном ключе, когда вокруг такое... Нет, я бы точно не смог. Посмотрим, сумею ли хотя бы сделать достойный перевод.

Некоторые вещи пришлось изменить — они явно не канали в ивритском варианте. Так, например, мягко говоря, малоизвестного израильтянам Миклухо-Маклая я без сожаления заменил на Марко Поло, тем более что последний больше соответствовал месту действия. Хотел было заменить Штирлица на Полларда, но тогда пришлось бы выкидывать приведенную Матвеем там же программную цитату "подождите, партайгеноссе, я перемотаю пленку", а мне ее стало жалко. Цитату из Бродского я тоже оставил: какого черта, в конце концов! Лауреат Нобелевской премии. Не знают — их проблемы.

В девять позвонила Алина, обрадовалась, что я дома, и попросила разрешения прийти "хотя бы на чуть-чуть". Я подумал, что неплохо бы мне сделать на часок перерыв, и разрешил. Повесив трубку, я пошел принимать душ.

Я уже закончил мыться и начал растираться полотенцем, когда услышал, как открылась входная дверь.

— Илья, ты где?! — испуганно позвала Алина.

Я крикнул ей, что в ванной, скоро выйду. Потом я услышал, что Алина включила телевизор. По одним только доносящимся из-за стены звукам я догадался, что государственный канал опять крутит документальный фильм о жизненном пути покойного премьера. После всего, что я узнал из статьи Матвея, я больше не желал подставлять уши под патоку лживого официоза. "Выруби это дерьмо!" — заорал я Алине. Звуки за стенкой немедленно прекратились. Успокоившись, я накинул халат и вышел из ванной.

— Ты чего так раскричался? — спросила Алина.

— Извини, нервы стали ни к черту.

— Понимаю... — Алина забралась в кресло с ногами и откинула волосы со лба. — Послушай, я раньше как-то не обращала внимания, а сейчас стала смотреть этот ролик в которой уже раз, и вдруг подумала: а почему его сын на похоронах был чисто выбрит? Ведь, по иудаизму, вроде бы, не положено?

— Потому же, почему премьера хоронили в гробу, а не в саване, как положено по еврейскому обряду... Помнишь рассказ Бабеля "Конец богадельни"? Старички зарабатывали тем, что сдавали внаем один-единственный гроб. "В дубовом ящике покойник отстаивался у себя дома и на панихиде; в могилу же его сваливали облаченным в саван". А потом немцы убили в бою коменданта гарнизона Герша Луговского, и товарищи приказали положить его в могилу в гробу...

— Как ты все помнишь!

— Я помню наизусть трех авторов: Бабеля, Довлатова и Кибирова.

— Но ты мне все равно не объяснил. Почему семья премьера не хоронила его по еврейскому обычаю?

— Да потому что они атеисты пальмахной закваски, вот почему!