Операция «Хамелеон»

Шале оказалось маленьким симпатичным домиком неподалеку от «Сентрала». Седобородый старик северянин в новенькой красной феске из фетра, с поклоном встретивший их у входа, взял тяжелый ключ, отпер рассохшуюся дверь и поспешно принялся распахивать крашенные желтой краской деревянные ставни, прикрывавшие окна. За день крытый гофрированным железом домик раскалился, в нем было душно.

Тусклая лампочка без абажура осветила голые стены пыльного холла. Три плетеных кресла, грубый колченогий столик да пустые деревянные полки — вот и вся меблировка.

— Ничего? — весело спросил Жак, окидывая насмешливым взглядом холл.

— Чудесно!

Войтович тотчас же принялся расставлять по пыльным полкам бронзовые чаши мастеров Бинды, покрытые тонкой искусной резьбой, — главный трофей этой поездки.

— Чудесно, — повторял он, прикрепляя к гвоздям, покрытым все той же желтой краской и торчавшим из стены, пушистую, потрескавшуюся шкуру гепарда.

В комнате стало уютнее, но все равно в голову так и лезла угрюмая мысль, что здесь давно уже никто не останавливался.

Петр заглянул в спальню. Две огромные, унылые кровати, покрытые грязноватыми парашютами москитных сеток, в которых запутались и высохли многочисленные насекомые, напоминали катафалки. На полу лежал толстый слой пыли.

Но вот вернулся старик сторож, ходивший куда‑то за бельем. Он постелил хрустящие пестрые простыни, включил видавший виды холодильник. Холодильник затрясся, загрохотал и вдруг деловито загудел, заурчал совсем по‑домашнему.

И Анджей и Петр уже успели вымыться под тепловатым (холоднее вода не бывала!) душем. Жак к этому времени разложил на столе луисскую газету, а на ней нехитрый ужин — привезенные с собой консервы.

Старик, спросив, не нужно ли чего еще, вышел.

— Да, — вдруг вспомнил Жак, — Питер, я тут видел для тебя подарок. Кити. Пусси‑кэт. Не сбежал ли?

Он исчез и через минуту вернулся, держа под мышкой белого пушистого котенка. У котенка были большие розовые изнутри уши и красные глаза.

— Отличное животное!

Котенок, прижавшись к полу, беспокойно принюхивался. Затем разинул зубастую пасть и протяжно мяукнул.

— Шарман! — восхитился Жак. — Прелесть.

— Хорош, — согласился Петр.

3

Котенок противно орал всю ночь. Войтович сладко похрапывал, не обращал ни на что внимания. Петр же ворочался с боку на бок. Котенок замолкал, но через некоторое время начинал орать снова.

Наконец, зажав голову между двумя тощими подушками, Петр провалился в тяжелый сон. И сейчас же проснулся.

Было уже светло. Войтович шагал, громко топая, по комнате в пижаме, украшенной непонятными зелеными цветочками, и громко пел нарочито скрипучим голосом:

— Окити‑пупа, секондари‑скул…

Слова были полнейшей бессмыслицей. «Окити‑пупа» — название одного из глухих городишек Гвиании, «секондари‑скул» — школа второй ступени.

Анджей пел, когда бывал в хорошем настроении. Сейчас громче обычного, явно, чтобы разбудить Петра. Вот он остановился, повернул к Петру свой облупившийся нос. Его золотые очки весело сверкали.

Петр выругался и сел на кровати.

— Проклятый кот! Орал, не давал спать…

— Разве?

Анджей искренне удивился.

— А я вот тут встал пораньше и подумал, коллега… Когда он начинал утренний разговор такой фразой, Петр испытывал нечто вроде зубной боли. Эта фраза означала, что сейчас в тщательно разработанный маршрут будет внесено еще одно — уже которое за время поездки! — изменение.

Петр был не против изменений вообще, но хотел знать о них заранее. И вообще, он в последнее время не любил неожиданностей.

— Это у тебя чиновничье, — поддевал его Войтович. Не преминул он заявить это и теперь.

— Ничего не поделаешь, — согласился Петр. — Ты сам себе хозяин. А у меня в Луисе целое бюро. Штат. Сейчас наверняка натащили уже кучу счетов: и за бумагу, и за краску для ротатора. А телетайп наверняка опять испортился. Так где этот мерзкий котище?

— Жрет. Отдал ему банку сливок. Так вот что я придумал…

В этот момент у самой двери трижды подряд торопливо просигналил «пежо». И сейчас же ворвался возбужденный Жак.

— Я всегда говорил, что в этой чертовой стране порядка никогда не будет! — заорал он с порога. — В стране переворот. Убиты премьер Севера — Бенда, Запада — Олутола, и… — он задержал дыхание… — и, кажется, премьер Гвиании сэр Табукар.

Жак молчал, наслаждаясь произведенным эффектом.

— Кто? — наконец вырвалось у Петра.

— Молодые офицеры. Ночью. Сейчас в городе патрули, но никто пока толком ничего не знает.

Петр бросился одеваться.

— Недаром кот так орал ночью, — пробормотал он.

Они поспешно вскочили в машину. Шофер Дарамола был сер от страха. Даже перышко на его франтоватой шляпе, казалось, поникло.

— Дрожишь? — поддразнил его Жак. — А все твои земляки, южане. Их работа! Вот подожди — сейчас эмиры объявят джихад…

Дарамола молчал. В его выпуклых глазах был неподдельный ужас.

— Поехали ко дворцу Победы, — резко приказал ему Жак.

— Но… солдаты…

— Нужен ты им! — фыркнул Жак. — Ну!

Мимо шале по улице промчался разрисованный желто‑зелеными разводами броневик. На пыльной броне устроились угрюмые солдаты, настороженно уставив во все стороны стволы автоматов.