Операция «Хамелеон»

— Ты… хочешь от меня избавиться? — возмутился тот. Петр взял его за руку:

— Ты же знаешь, в чем дело. Я должен остаться, Анджей! А ты… ты расскажешь всему миру, что здесь происходит.

Он стал торопливо вытаскивать из карманов пластиковые пакеты с кассетами и блокнотами и совать их в руки Войтовича.

— Это твой долг, Анджей! Как человека, как журналиста…

Войтович молчал, отвернувшись. Потом внезапно шагнул к Петру и крепко обнял его, щека его была мокрой. Затем шагнул к каноэ, в котором гребцы сидели уже наготове с короткими и широкими веслами в руках.

— Пора, — нетерпеливо поторопил его Жак. — До рассвета надо уйти подальше за федеральные линии.

Анджей махнул рукой и шагнул в каноэ. Жак ухватился за нос лодки, сталкивая ее с мели, Петр помог ему… Суденышко тихо скользнуло от берега. Гребцы заработали веслами, каноэ вынесло на течение, и оно быстро заскользило вниз по могучей реке.

Петр и Жак молча стояли у воды до тех пор, пока лодка не растаяла во мгле.

— А теперь… скажите, сэр, что вы прикажете мне делать с вами теперь? — иронически спросил наконец Жак, заложив руки за спину.

— Прежде всего надо решить, как объяснить исчезновение Войтовича, — решил переменить тему Петр.

— Это как раз меня волнует меньше всего. Ушел из отеля, нашел рыбаков — и только его и видели. А ты?

— Ты же сказал, что мои коллеги получили пропуска на фронт. Так вот будем считать, что на меня он тоже выписан, просто я не успел его получить в Обоко.

Петр говорил это, а на душе у него было удивительно легко, впервые за много‑много дней. Лишь бы Войтович благополучно добрался до Луиса! И тогда мир узнает всю правду о погроме, о том, кто платил подстрекателям, кто стоит за Эбахоном, этой жалкой марионеткой, разглагольствующим о спасении народа идонго от истребления и торгующим оптом и в розницу богатствами его земли.

А он, Петр, ничего теперь уже не боится. Пусть Эбахон расправится с ним, как он расправился уже с четырьмя журналистами! Но остальных‑то он тронуть не сможет: весь мир скоро узнает о «десяти маленьких негритятах»…

— Тебе придется теперь быть все время со мною. — Голос Жака был решителен. — Со мною тебя никто не посмеет тронуть и пальцем…

— Спасибо, Жак! — весело ответил Петр… — А теперь… поедем в отель?

Жак с любопытством взглянул на него:

— Ты еще радуешься?

И он зашагал по пологому берегу вверх, туда, где они оставили «джип».

— Не понимаю, — еще раз повторил он уже за рулем. — Не понимаю, почему ты решил остаться. Там, — он кивнул в сторону Бамуанги, — тебя ждали свобода, слава, деньги! Ты был бы первым газетчиком, вернувшимся из Поречья. Ты же наверняка многое узнал, пока был рядом с президентом. А ты отдал все это Анджею. Он отличный парень, но Мартин Френдли или Серж Богар из Франс Пресс так никогда не поступили бы!

— А если бы из‑за того, останусь или не останусь, зависели бы жизни семи… Нет, даже восьми человек?

Жак сбавил ход и, обернувшись к Петру, вдруг хлопнул его по плечу:

— А ты молодец, парень!

— Ладно, хватит объясняться, — толкнул его Петр кулаком в бок.

ГЛАВА 8

Обложка записной книжки была красной, клеенчатой и пахла клеем. Петр тщательно отогнул ее, чтобы не мешала заполнять первую страницу, и написал на листке в бледную голубую клетку:

«Полковник Кэннон. Англичанин, возраст — примерно тридцать лет. Не пьет, не курит, одержим антикоммунизмом. Взгляд полубезумный. Командир Кодо‑6».

Перевернул страничку, подумал и перевернул еще одну. На следующей написал:

«Гуссенс. Полковник. Фламандец. Большой любитель пива. Циник и весельчак. На идеи наплевать, были бы деньги. Кодо‑5. При любом случае высмеивает „идейность“ Кэннона».

Петр сидел в своем номере, в том самом, в котором еще несколько часов назад раскладывал вещи, стараясь, чтобы вид их доказывал, что он еще вернется в эту комнату. Что же, так оно и произошло, он вернулся. Вернулся и теперь начинал новую записную книжку, словно новую главу своей жизни.

Это был его долг, тот самый долг, которому подчинился Анджей Войтович, севший в каноэ, чтобы уйти на тот берег, уйти одному. А он, Петр, будет здесь, будет работать.

Он усмехнулся: что ж, если мистер Блейк хотел его сделать опасным свидетелем, он им стал!

Эта мысль пришла к нему, когда они с Жаком вернулись в «Эксельсиор» и направились прямо в бар, уже не столь переполненный, как несколько часов назад, но все такой же душный.

Гуссенса и Кэннона там уже не было, и Жак повел Петра в угол, где у стойки пустовали высокие табуреты. Бармен поспешил к ним, едва они уселись, и растянул губы в профессиональной улыбке:

— Йе, са…

— Кока‑кола, — поспешил предупредить Жака Петр. Жак удивленно поднял брови, но ничего не сказал.

— Двойной виски, — кивнул он бармену, и тот бросился выполнять заказ.

Петр обвел медленным взглядом помещение и остановил его на двух парнях, громко споривших о чем‑то за третьим столиком справа. Они казались немного старше других, и, видимо, бессонные ночи в продымленных барах им были не в новинку. И вообще они держались подчеркнуто уверенно.